Крылья земли - [7]

Военный летчик, молодой красивый парень, скромный такой, достал перочинный нож и стал строгать палку. Еще двое тоже сели на нары рядом со спящим Чивилихиным и смотрели, как играют в карты, и моему Куркину все время не везло. Из этих двух, что не играли, а сидели просто так на нарах, один был штурман со второй транспортной машины, и он был из нас самой мрачной личностью. Он подсел на нарах к почтарю с «По-2» и сделал это, очевидно, потому, что по характеру они оба были схожи. Летуна с «По-2» мы все звали Моркваши, — есть такое местечко на Волге, так он оттуда.

Этот Моркваши был тоже мрачный и удивительный человек, и мы его все хорошо знали, и это был человек совсем без нервов, удивительный человек! Никакого признака на нервы, которые все-таки есть у всякого, даже самого выдержанного, а у него нервов вообще не было. Однажды он при всех стал прижигать себе на пальце бородавку и раскалил железный прут на спиртовке и приложил к пальцу; все смотрели на это дело, а он даже бровью не повел, стоит как каменный, и когда уже целую минуту пахло жареным мясом, он тогда только отнял прут и даже не вздрогнул ни разу, как будто он не себя, а другого прижигал. И говорит вроде как бы с мрачным весельем: «Вот и бородавочки нет…» Честное слово, ни разу не вздрогнул, все это видели. Другой раз он попал в грозу уже у самого аэродрома, и молния ударила в крыло, и часть консоли сломалась, как отрезало, а он все-таки дотянул и стал садиться; и все смотрели, как он садится, но никто не сомневался, что он не сядет, потому что сесть ему уже было нельзя, и непонятно, как он еще может хоть секунду держаться в воздухе. Когда же он все-таки сел, все побежали к нему, а он уже вылез из машины, поковырял пальцем поврежденное крыло и сказал своим обычным голосом, как медведь: «Плевать. Меня никакая молния не прошибет». Пошел в столовую и тут же сожрал котлету — ну хоть бы что ему, настоящий чурбан.

Вот к этому Моркваши подсел мрачный штурман, и они стали разговаривать по одному слову в час, а остальные сначала молчали совсем, потому что говорить вовсе не хотелось из-за этого проклятого дождя. Просто удивительное дело, как этот дождь любому крепкому человеку может повлиять на настроение. Так вот и начали мы сидеть, и все молчим больше, молча играем в карты, редко кто слово скажет, а другие молча смотрят, как мы играем в карты.

— А видел ли кто-нибудь из вас настоящий моржовый клык? — спросил через полчаса мрачный штурман, но ему никто не ответил, а сам он вовсе и не ждал никакого ответа. Он раньше летал на севере и все время вспоминал про Север; там он однажды попал в воздухе в какую-то историю, после которой стал таким мрачным.

— Сейчас играем не брать девочек, — объявил Куркин.

Мы играли в кинг, потому что эта игра короткая, не то что преферанс, а мы еще надеялись, что нам тут недолго ждать.

— Не брать девочек, — сказал Куркин, — вот они все у меня. Так я и знал. Да еще подмигивает, сволочь, кривым глазом… — Ему все время не везло.

— Из моржового клыка, — продолжал минут через пятнадцать мрачный штурман, — делают гребенки и пуговицы. Художественная работа.

— Мне захваливать козырей, козыри пики. Держитесь теперь, братцы! Семь взяток у меня будет, — сказал «доктор» и даже открыл карты, настолько дело у него было ясное. Ему все время везло, а Куркину, наоборот, не везло. Мы играли без денег, и Куркин стал удваивать ставки после каждого кона, как только проиграет. С этим все игроки согласились. Остальным-то всем везло, проигрывал один Куркин, да и Куркин ничем не рисковал, потому что мы играли без денег… Сначала он удваивал, потом стал увеличивать даже сразу в десять раз, но тогда еще никто из нас не знал, что из этой игры может выйти в конце концов.

Вошел парень в мокром плаще и сказал, что погода будет не скоро.

— Моржовый клык, — сказал тогда мрачный штурман, — бывает величиной до двух метров, и его вырубают топором.

— Врешь, — сказал ему Моркваши, — полтора метра самое большее. Я тоже видел.

Военный летчик кончил строгать свою палку и взял другую.

Говорить нам всем действительно было не о чем: все мы виделись часто, а кроме того, три часа уже просидели в доме, пока не перешли в барак, потому что в доме было тесно и здорово накурили. Там мы еще разговаривали, а в бараке уже перестали. Все новости были обсуждены, и к тому же по окнам тек этот проклятый дождь и стучал по крыше. Вроде три дня срок и не очень большой, а попробуйте просидеть их без дела под дождем, да еще когда у вас самое срочное дело, когда то, что вы везете, специально было отправлено из-за срочности самолетом, а самолет лететь не может, и теперь люди из-за этого где-то волнуются. А ты тут, хоть тресни, сиди и смотри в потолок. Из нас еще кто-то, когда только первые полдня прошли, сказал, что если весь день так придется сидеть, — обалдеешь. День! А мы три дня сидели.

— Кон окончен, давайте удвоим ставку, — сказал Куркин. Он проиграл уже тридцать тысяч. Нам всем было очень интересно, сколько времени человеку может не везти и сколько он может увеличивать ставку. А времени у нас было вагон. Кроме того, у нас было четыре ящика пива, и мы начали пить пиво, заедая с перочинного ножа шпротами из общей консервной банки. Дождь все шел. Вошел парень в мокром плаще и сказал, что погода будет не скоро.