Крылья ветров - [9]

Почему же ей тогда не по себе, причём настолько, что она готова вскочить и убежать?

Настя вытянула шею и заглянула под преподавательский стол.

Тени не было.

Совсем.

Настя шлёпнулась на место, закусив губу, чтобы не вскрикнуть. Тень исчезла, а за это время Настя так привыкла к тому, что Зонненлихт с ней неразлучен, что теперь её отсутствие… Тьфу ты! Глупости! Не мог же он потерять тень!

Настя высунулась снова и принялась рассматривать пол под ботинками Зонненлихта. На сей раз это не осталось незамеченным: преподаватель поднял голову и спросил:

– Что-то потеряли, Ковалевская?

– Нет, – промямлила Настя. Тень, конечно, была, но серая и мелкая, чужая, не принадлежавшая Зонненлихту никогда. Он потерял тень и заболел?

– Тогда работайте, – скучно посоветовал Зонненлихт. – Это полезно.

Колкость не прозвучала. Насте снова стало страшно. Зонненлихт с пустыми глазами варёной рыбы пугал её гораздо больше, чем Зонненлихт с тенью; вот уж верно говорят, что чёрт знакомый лучше чёрта незнакомого… Ну и денёк выдался: Саша ушёл так, что это похоже на паническое бегство, Зонненлихт пугающе иной, да ещё и тренировка с аспирантом сегодня. Скорей бы уже прошёл этот дурацкий концерт… Но всё-таки, где же его тень? Неужели действительно ушла? Настя сама не ожидала, что будет рассуждать об этом настолько серьёзно, хотя жизнь и приучила её к тому, что нельзя всё отметать сразу и напрочь.

– Ковалевская, вы спите?

Настя встрепенулась и увидела, что за размышлениями и не заметила, что вся группа уже сдала работы и разошлась по домам. Зонненлихт откинулся на спинку стула и рассматривал её с ироничным любопытством – не злым, как раньше, а почти спокойным.

– Н-нет, – промолвила Настя, – нет… Я уже… Я почти дописала…, – и принялась строчить в тетради. – Сейчас…

– Да не спешите, – милостиво позволил Зонненлихт и снова отвернулся к окну. Настя скосила глаза к стеклу: что там можно рассматривать? Серый двор, пара в хлам пьяных первокурсниц плетутся к воротам, мокрый снег к вечеру застынет, и с плясок Настя поползёт враскоряку и со скоростью черепахи…

Что-то тёмное дрогнуло под её стулом. Настя посмотрела вниз и увидела тень. И никуда она не делась – лежала на полу, окутав её ноги, и ждала.

Словно ледяной палец скользнул по её позвоночнику. Настя взвизгнула и запрыгнула на стол. Страх, охвативший её, был настолько велик, что она на какое-то мгновение потеряла связь с реальностью, а когда обрела его снова, то обнаружила, что уткнулась лицом в плечо подбежавшему к ней Зонненлихту.

– Что там?

– Там… там она…

– Кто? Крыса?

Настю трясло так, что зубы стучали. Прикосновение тени было мягким и влажным, и оставляло ощущение старого склепа, в котором замурован живой человек и не имеет сил выбраться – и поэтому лежит в пыли у выхода, пытаясь ловить растрескавшимися губами струйки свежего воздуха. Зонненлихт заглянул под стол.

– Никого там нет.

Настя посмотрела под стол. Тени там не было – она уползла на своё законное место, к ботинкам Зонненлихта. Сыто чавкнула, присосалась, растянулась по полу за ним: Настя поняла, что не сможет больше ходить на английский. Никогда, ни за что, её теперь сюда на верёвке не затянуть. Пусть отчисление, пусть академ, пусть заочное – но если тень прикоснётся к ней снова, это кончится деревянным сюртуком.

– Никого там нет, – повторил Зонненлихт. Взял Настю за подбородок сухими прохладными пальцами и посмотрел в глаза. – Нет никого, а если и было, то ушло.

Настя впервые заметила, что глаза у него не серые, а зелёные; впрочем, она впервые находилась к нему настолько близко так долго, и ситуация была неудобной, неловкой, нарочито комедийной… На английский больше не пойдёт, и самого Зонненлихта будет десятой дорогой обходить.

– Крыса? – спросил он, и Настя услышала, что он хотел сказать на самом деле: «Я знаю, что ты видела мою тень, но для тебя будет лучше, если ты решишь, что тебя напугала крыса. Впрочем, я не настаиваю».

– Угу, – кивнула Настя и сползла на стул, молясь о том, чтобы не коснуться его тени снова. Зонненлихт улыбнулся, холодно и спокойно, теперь это был прежний холёный и язвительный хлыщ, для которого все окружающие были грязью под ногами. «Я с ума схожу», – подумала Настя.

– Никого там нет, – произнёс Зонненлихт. – Заканчивайте работу.

* * *

Возвращаясь домой с тренировки – нога сегодня почти не болела, и аспирант был доволен, а завтра предстояло собственно выступление, и Настя несла в пакете зелёную форму – Настя наткнулась на Сашу.

Он стоял в гулкой подворотне, которую студенты называли Пьяной дыркой – на большой перемене здесь во все времена года все поколения студиозусов пили пиво. В первую минуту Настя Сашу не узнала: тусклый свет фонаря выявил не студента-отличника, а опустившегося наркомана, мимо которого хотелось пройти побыстрее, и только когда тот окликнул:

– Настя, привет, – та поняла, что перед ней именно Саша. Грязный, без шапки, с немытыми волосами, свисающими сальными прядями – но именно Саша.

– Что с тобой? – спросила она. – Саш, ты что?

Сашу качнуло; он выбросил руку и схватился за её плечо.

– Ничего… Неважно, – хрипло произнёс он. – Как твоя нога?