Крылья холопа - [3]
— Так, говоришь, у кого учился?
— У Дионисия.
— И как? Обучен?
— Сподобился… Просветился…
— Да ты, может, и в Кремле бывал? — полюбопытствовал Ряполовский.
Никодим так и просиял. Трижды перекрестившись и отвесив иконостасу земной поклон, он благоговейно произнес:
— Благословил господь… И не чаял я, недостойный. С Дионисием, царство ему небесное, с ним хаживал… Неоднократно хаживал. Мы там, в соборе Успенском, иконы писали…
Никодим внезапно помрачнел, хрустнул туго переплетенными пальцами, но тут же снова просиял.
— А видал я еще в соборе такое… Такое видал в Успенском соборе! Силен Дионисий, царство ему небесное, а Рублев Андрей еще посильнее будет.
И, словно бы стремясь доказать самому себе, что он не со злым умыслом, а по чистой совести ставит Дионисия чуть ниже Рублева, монашек рассказывал об иконах рублевского письма сдержанно, деловито, почти что сухо, хоть это и давалось ему с большим трудом.
Но боярин все так же восхищенно воспринимал слова Никодима и все так же возникали в его воображении творения чудесного умельца. Вот в дальнем углу еле виднеется прозрачное облачко. Оно тихо повисает в воздухе, но с каждым мгновением становится все плотней и плотней. Ряполовский как бы неотступно следит за ним. Он не может, не хочет оторвать зачарованный взгляд от внезапно проступивших на облачке осмысленных, воистину живых лиц. Уж не они ли сами, а не монашек называют свои имена? Ей-же-ей, кажется, будто мученики Дмитрий и Георгий из Деисусного чина заговорили…
С утра и до самого обеда слушал боярин занимательные рассказы о знаменитых умельцах. А когда что-либо было ему непонятно, Никодим тотчас же набрасывал угольком на лубке вещь, о которой шла речь: оклад евангелия, кадило, сделанное в виде одноглавого храма, складень с причудливым сканым[3] рисунком. Когда же дело дошло до церковной чаши — потира, Ряполовский забросал Никодима расспросами: уж больно по душе пришлось ему это редкостное творение. И то сказать, заслуживала мраморная чаша того, чтобы поговорить о ней как можно подробней. Была она «рудо-желтого» цвета и по верхнему краю оправлена тонкой, как паутина, полосой — золотой сканью.
Сколько ни пытался монашек нарисовать подобие сканого узора, а ничего не выходило.
— Не взыщи, боярин, — наконец заявил он, поняв, что никакого толку из его стараний не выйдет. — Уголек — он никак… Тупой потому что. Скань надо иглою, да этакой, чтобы была тонкая-тонкая.
— И вышло бы?
— Не так, чтобы как, царство ему небесное, у Фомина… Похуже… То бишь… и вовсе худо… А самую малость авось одолел бы.
— Где же ты чашу ту видал?
— В Троицкой обители… Там она… А сотворил ее Иван-богатырь в лето шесть тыщ девятьсот пятьдесят седьмое[4].
Наконец устал и сам Ряполовский.
— Так и быть, — сказал он, поднимаясь с лавки. — Оставайся. Расписывай храм. Ну и прочее показывай рукомесло, какое знаешь. — И, оглядев Никодима так, как оглядывают коня на торгу, раздумчиво покачал головой. — Только вот хрупок ты… Дунешь — и нет тебя… Да и руки словно трясутся. Иль ничего? А ничего, так и ладно, живи. Мне не жалко…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НАСЛЕДНИК
Боярин не сразу дозволил Никодиму приступить к работе. «Устал с дальней дороги старик, — соображал он по-хозяйски расчетливо, — как бы раньше времени душа из него вон не ушла». Только эта забота, собственно, и вынуждала Ряполовского предоставлять монашку как можно больше житейских удобств. Он даже не почел унизительным для себя пожаловать в развалюшку Анисьи, чтобы воочию убедиться — ладно ли устроился там умелец.
— Э-те-те-те, — скорбно закатил он глаза, чуть просунув голову в дверь. — Ай, ай-я-яй, нешто можно старому человеку да в этакой тесноте!
И тут же приказал сопровождавшему его дворецкому:
— Нынче же переселить где попросторней.
Но, к великому ликованию Никешки, да и к немалому удовольствию самого Никодима, дворецкому не удалось найти более просторное, чем у Выводковых, помещение. Все черные, без труб, избы были очень похожи одна на другую: низенькая дверь, крохотные сенцы, тесная, насквозь прокопченная горничка с волоковым оконцем — вот и все незатейливое обиталище подъяремных людей. Где уж тут поудобнее устроиться лишнему человеку, коли и сам хозяин с семьей впритык друг к другу живут.
Только и утешения, что от зари до зари, кроме древних стариков и малых детей, никого дома нет. И нынче, и завтра, и почти каждодневно положено крестьянину работать на вотчинника от зари до зари. Весною и летом пахать, косить, жать; зимою — хлеб молотить, рубить лес, колоть дрова и всякий иной урок выполнять, какой задают боярин с боярыней. Так вот и мечись без передышки, поспевай и вотчиннику угодить и со своим крестьянским делом кое-как справиться.
Одна лишь ночь остается для отдыха. Правда, от тесноты подчас сон не в сон бывает. Но терпеть еще можно, покуда местечко для сна со временем становится обжитым, привычным. Ну, а если нового человека пустить, тогда уж, конечно, прощай покой — знай ворочайся, приспосабливайся, как удобнее лечь, чтобы кости не так уж больно ныли.
Все это хорошо сознавал Никодим и, чтобы никому не быть в тягость, обратился к боярину с просьбой:
Константин Георгиевич Шильдкрет (1896–1965) – русский советский писатель. Печатался с 1922 года. В 20-х – первой половине 30-х годов написал много повестей и романов, в основном на историческую тему. Роман «Кубок орла», публикуемый в данном томе, посвящен событиям, происходившим в Петровскую эпоху – войне со Швецией и Турцией, заговорам родовой аристократии, недовольной реформами Петра I. Автор умело воскрешает атмосферу далекого прошлого, знакомя читателя с бытом и нравами как простых людей, так и знатных вельмож.
Роман повествует о бурных событиях середины XVII века. Раскол церкви, народные восстания, воссоединение Украины с Россией, война с Польшей — вот основные вехи правления царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим.
Предлагаемую книгу составили два произведения — «Царский суд» и «Крылья холопа», посвящённые эпохе Грозного царя. Главный герой повести «Царский суд», созданной известным писателем конца прошлого века П. Петровым, — юный дворянин Осорьин, попадает в царские опричники и оказывается в гуще кровавых событий покорения Новгорода. Другое произведение, включённое в книгу, — «Крылья холопа», — написано прозаиком нынешнего столетия К. Шильдкретом. В центре его — трагическая судьба крестьянина Никиты Выводкова — изобретателя летательного аппарата.
В трилогии К. Г. Шильдкрета рассказывается о реформах, проводившихся Петром Великим, ломке патриархальной России и превращении её в европейскую державу.
Действие исторических романов Константина Георгиевича Шильдкрета (1886-1965) "Бунтарь" (1929) и "Мамура" (1933) уводит читателей в далекую эпоху конца 17 - начала 18 века. Тяжелая жизнь подневольного русского народа, приведшая к серьезным колебаниям в его среде, в том числе и религиозным; борьба за престол между Софьей и Нарышкиными; жизнь Петра I, полная величайших свершений,- основные сюжетные линии произведений, написанных удивительным, легким языком, помогающим автору создать образ описываемого времени, полного неспокойствия, с одной стороны, и великих преобразований - с другой.
Шильдкрет Константин Георгиевич (1896–1965) – русский советский писатель. Печатался с 1922 года. В 20-х – первой половине 30-х годов написал много повестей и романов, в основном на историческую тему.В данном томе представлен роман «Розмысл царя Иоанна Грозного» (1928), повествующий о трудном и сложном периоде истории нашей страны – времени царствования Ивана IV, прозванного впоследствии Грозным.
Одна из самых загадочных личностей в мировой истории — римский император Гай Цезарь Германии по прозвищу Калигула. Кто он — безумец или хитрец, тиран или жертва, самозванец или единственный законный наследник великого Августа? Мальчик, родившийся в военном лагере, рано осиротел и возмужал в неволе. Все его близкие и родные были убиты по приказу императора Тиберия. Когда же он сам стал императором, он познал интриги и коварство сенаторов, предательство и жадность преторианцев, непонимание народа. Утешением молодого императора остаются лишь любовь и мечты…
Действие исторической повести М. Гараза происходит во II веке нашей эры в междуречье нынешних Снрета и Днестра. Автор рассказывает о полной тревог и опасностей жизни гетов и даков — далеких предков молдаван, о том, как мужественно сопротивлялись они римским завоевателям, как сеяли хлеб и пасли овец, любили и растили детей.
В однотомник известного ленинградского прозаика вошли повести «Питерская окраина», «Емельяновы», «Он же Григорий Иванович».
Кен Фоллетт — один из самых знаменитых писателей Великобритании, мастер детективного, остросюжетного и исторического романа. Лауреат премии Эдгара По. Его романы переведены на все ведущие языки мира и изданы в 27 странах. Содержание: Кингсбридж Мир без конца Столп огненный.
Анатолий Афанасьев известен как автор современной темы. Его перу принадлежат романы «Привет, Афиноген» и «Командировка», а также несколько сборников повестей и рассказов. Повесть о декабристе Иване Сухинове — первое обращение писателя к историческому жанру. Сухинов — фигура по-своему уникальная среди декабристов. Он выходец из солдат, ставший поручиком, принявшим активное участие в восстании Черниговского полка. Автор убедительно прослеживает эволюцию своего героя, человека, органически неспособного смириться с насилием и несправедливостью: даже на каторге он пытается поднять восстание.
Беллетризованная повесть о завоевании и освоении Западной Сибири в XVI–XVII вв. Начинается основанием города Тобольска и заканчивается деятельностью Семена Ремизова.