Баскак обрадованно, будто клад нашел, закричал:
— Коней приготовьте!
Вскоре, взяв с собой обычную свою охрану и на всякий случай усилив ее еще одним здоровяком-армаем, он отправился в путь. Усталость, вялость с него как рукой сняло. О пропавшей девушке вспоминал теперь лишь мельком. До нее ли, когда запахло крупным прибытком! Пусть племя — проходящее, но пока оно в пределах, где Ядкар-мурза собирает ясак, можно что-нибудь урвать у этого Шакмана.
На исходе следующего дня, выяснив в пути, где остановилось племя, баскак достиг цели. Въехал он в становище тамьянцев с таким видом, словно только что одержал победу в битве и захватил богатую добычу.
В становище текла обычная жизнь. Молодайки, закончив вечернюю дойку, хлопотали у наскоро сооруженных лачуг. Обещая близкий ужин, пылал огонь в очагах, горели костры. С появлением чужаков обитатели становища встревожились. Одни замерли, напряженно всматриваясь в подъезжающих всадников, другие, напротив, чрезмерно засуетились.
Шакман-турэ хорошо понимал, что и на новом месте придется, конечно, иметь дело с баскаком, но не ожидал его так скоро. Думал, обустроится племя, начнет общаться с соседями, дойдут вести о нем до ханской ставки и тогда, поближе к осени, появится сборщик ясака. Однако лишь удача и счастье заставляют ждать себя долго, а баскак — нет. Вот он, тут как тут…
Предводитель тамьянцев, извещенный о приближении к становищу знатного, судя по всему, лица, предположил было, что это — какой-нибудь проезжий глава племени со своими людьми, и невольно вздрогнул, когда дозорный, опередив нежданного гостя, сообщил его имя: о коварном и мстительном баскаке Ядкаре Шакману доводилось слышать еще в Казанском ханстве.
— Что ж, высокому гостю найдется почетное место, — проговорил Шакман с кислым выражением на лице и, нехотя поднявшись, вышел вслед за вестником из юрты.
Было яснее ясного, что приезжих придется накормить. Шакман распорядился, чтобы ашнаксы позаботились об этом. Тем временем всадники подъехали к его юрте и спешились.
— Примите коня дорогого гостя! — крикнул Шакман и поспешил к тучному человеку, мешком скатившемуся с огромного жеребца. — Добро пожаловать, Ядкар-турэ!
Баскак нахмурился и не ответил на приветствие — не понравилось Шакманово «турэ» вместо приятного для слуха обращения «мурза».
— Добро пожаловать! — повторил предводитель племени. — Какими, как говорится, судьбами?
— К тебе приехал. Познакомиться, — пробурчал баскак.
— Рад, очень рад! Приезд человека, близкого к хану, делает честь моему племени. Милости прошу, пожалуй в мою юрту!
Опустившись в юрте на подушку, Ядкар-мурза несколько посветлел лицом.
— Откуда ты пришел? — спросил он. — Что заставило тебя стронуть племя с места? Куда держишь путь?
— Родина наша — в верховьях Шешмы. Пришлось покинуть ее из-за бедствия — сгорели леса, опалило и травы. Человек, турэ, ищет, где можно прокормиться.
— Значит, тут ты остановился ненадолго?
— Трудно сказать… Коль доля наша тут, коль никто не прогонит, может, и осядем…
— Прогонит? Кто ж тебя прогонит?
— Шайтан его знает! — слукавил Шакман, прикидываясь не ведающим, от кого он здесь зависит. — Вроде бы земля эта принадлежит юрматынцам.
— Кто тебе это сказал? Ногайцам она принадлежит, ногайцам! Во-первых, великому мурзе Мамаю, во-вторых, его младшему брату, правителю Средней орды мурзе Юсуфу, в-третьих…
Третьим баскак должен был назвать хана Акназара, но не назвал, поскольку в мечтах своих на имянкалинском троне видел себя. Он запнулся, замолчал на какой-то миг и заключил, ловко обойдя имя хана:
— Здешние племена платят ясак Имянкале. Хозяин этих земель — имянкалинский хан.
— Вот оно как! — деланно удивился Шакман, разыгрывая простачка. — Ну да, ну да, — есть земля, так должен быть и хозяин, есть страна, так найдется место, куда везти ясак…
— Ясак будешь платить через меня. Эта даруга[67] подчинена мне.
— Хорошо, что ты, турэ, приехал и разъяснил, а то, коль племя останется тут, пришлось бы гадать, кому платить…
Баскаку в словах предводителя племени почудилась насмешка. Он закусил нижнюю губу, приоткрыв кабаньи клыки. «Ну-ну, поозоруй пока, потешься своим хитроумием, — говорил его взгляд. — Горькие твои денечки еще впереди». Проницательный Шакман в свою очередь уловил мысль баскака и поспешил истолковать сказанное в выгодном для себя свете:
— Я к чему это сказал? К ясаку тут, оказывается, тянется кое-кто помимо слуги хана…
В глазах баскака плеснулась злость: назвать мурзу слугой хана!.. Шакман опять ненароком задел его за живое. Еле сдерживаясь, чтоб не заорать, лишь слегка повысив голос, Ядкар-мурза спросил:
— Кто тянется? О ком говоришь?
— Предводитель юрматынцев считает, что я остановился на его земле…
— Ну и?
— Требует плату. Хочет ясак своего племени переложить на мое.
— Ишь ты! — вырвалось у баскака. Он мгновенно сообразил, что притязание Татигаса идет вразрез с его собственными интересами: ведь одно племя не в силах дать столько, сколько можно выжать из двух племен. — Придется подкоротить ему руки. Земли тут не юрматынские, а ногайские. Владения великого мурзы Мамая! Согласно его воле ясаком ведает хан, и никто другой не вправе менять установленный им порядок. Никто! Понял?