Крыло беркута. Книга 1 - [89]

Конопатый Карнай загорячился, подступил к Канзафару почти вплотную.

— А почему же твой отец не распоряжался, пока ребята были здесь, в его владениях? Почему позволил увести, нет — даже сам выдал их, а?

Канзафар не ожидал таких вопросов, не был готов ответить на них.

— Не знаю, — сказал он, все еще стараясь сохранить важный вид, хотя и подрастерялся. — Значит, так было нужно.

— Сам выдал — пусть сам и похлопочет, чтобы вернуть… — вступил в разговор еще один из парней. — Хороший турэ всегда заступится за своих. Скажи отцу, пусть добьется, чтобы наших ребят вернули!

— Глава племени не может заниматься такими делами.

— Кто это тебе сказал?

— Сам говорю. И отец так думает.

— Трусы вы! — презрительно кинул конопатый Карнай.

— Кто трусы?

— Вы! И твой отец, и ты!

— Я покажу тебе трусов! — закипятился Канзафар. — Ты язык свой придержи, а то получишь!

— От тебя, что ли? Давай-давай, попетушись, раз ничего другого не можешь…

— Ах так? — взъярился Канзафар. — На, получай! — И ударил кулаком конопатого по уху.

Тот отскочил назад, озадаченно потирая ухо. Ответить ударом на удар, видать, не решился — поднять руку на сына предводителя не у каждого хватит духу. Товарищи Карная возмутились.

— Ты чего дерешься, чего руки распустил? — вступился один из них за конопатого. — Раз ты — сын турэ, так, думаешь, тебе все дозволено, да?

— Тебе тоже надо? На!..

Канзафар опять замахнулся, но не успел ударить — сзади схватили руку.

— Пустите! — яростно закричал Канзафар и, обернувшись, вцепился в парня, который помешал ему.

Теперь уж сын турэ рассердил ребят не на шутку. Не сговариваясь, они разом набросились на драчуна. Один рывком надвинул ему на глаза малахай, другой ударил сзади под коленки, и ноги Канзафара подогнулись, он ткнулся коленями в землю; третий в мгновение ока развернул невесть откуда взявшийся войлочный потник, накинул ему на голову. Посыпались удары и тычки. Егеты работали кулаками молча, и Канзафар, хотя удары порой даже сквозь войлок были довольно чувствительны, тоже молчал — может, из гордости, а может, ошеломленный, не мог издать ни звука. Впрочем, дубасили его недолго. Сдернув с него потник, нападавшие рассыпались, побежали к своим коням.

Канзафар постоял еще какое-то время на коленях, пытаясь проглотить застрявший в горле комок, — беззвучно плакал. Потом сдвинул малахай с глаз, поднялся и тоже пошел к своему коню.

Между тем сверстники, устроившие «темную», уже верхом подъехали к нему, будто ничего и не было. Подождали, пока Канзафар сел в седло, и парень по имени Суяргул спросил миролюбиво:

— Поедешь с нами? Айда…

— Куда это?

— В Имянкалу, выручать наших.

Не услышав в ответ ни «да», ни «нет», парни приняли молчание Канзафара за знак согласия и тронулись в путь, а у него после только что полученного урока не хватило решимости повернуться и уехать своей дорогой, — последовал за ними, пристроившись сзади. Однако тот же Суяргул, чуть придержав коня, сказал:

— Нет, так не годится, ты — сын турэ и сам будущий турэ, твое место — впереди. Выезжай вперед…

— Давай, давай, не стесняйся, — подбодрил еще кто-то. — Нам нужен старший, будешь нашим турэ.

Настроение у Канзафара сразу изменилось. Он утер рукавом с пухлых щек еще не высохшие слезы, выдернул из-под кушака плетку, выехал вперед и неожиданно выкрикнул слово, на которое пока не имел права:

— Байхунгар!

Два десятка молодых голосов враз повторили клич племени:

— Байхунга-а-ар!

И гурьба всадников, вздымая пыль, помчалась в сторону Имянкалы.

11

Человека, который должен был беречь Килимбета как зеницу ока, но не уберег, доставили в Таштирму и втолкнули в круглое строение с обрушенным сводом. Тяжелая дверь, жалобно заскрипев, закрылась, звякнул железный запор.

Строение, напоминавшее снаружи юрту, внутри смахивало на давно не чищенный хлев. Не трудно было догадаться, что зимой в нем стоит лютый холод, а летом — духота. Хотя над головой светилось небо, в ноздри ударил затхлый воздух, от замшелых каменных стен повеяло сыростью.

На земляном полу сидели и лежали человек десять. С появлением новенького они зашевелились, обратили к нему бледные то ли из-за недоедания, то ли из-за спертого воздуха лица.

— Еще один несчастный влип… — вздохнул кто-то.

— Кто ты? Из каких краев? — полюбопытствовал парень со всклокоченными, должно быть, уже забывшими о гребешке волосами.

Человек, получивший от Ядкара-мурзы новое имя — Аккусюк, помедлил с ответом. Сказать открыто, что был охранником во дворце хана Акназара, он поостерегся. Люди, оказавшиеся в таком вот положении, злы не только на хана и мурз, но и на тех, кто им служит. Кто их знает, — скажешь им правду, так возьмут да отдубасят, сорвут зло на тебе. Ответил Аккусюк уклончиво:

— Я не здешний, издалека — из орды.

— Хе! Ногаец, значит. Видали — ногайский мурза запер здесь и ногайца.

— А ему что башкир, что ногаец, было бы кого продать…

— Как! — поразился Аккусюк, еще не потерявший надежды на благополучный исход своих злоключений. — Думаете, мурза хочет продать нас?

— А ты думал — на пиры будет возить?

Аккусюк ожидал, что узники, или пленники, — тут и слова-то точного не подберешь, — начнут потешаться над ним, но смеха не последовало. Узник, сидевший дальше всех от него, сказал сокрушенно: