Крыло беркута. Книга 1 - [88]

— Эх, и плошкой кумыса не угостил Татигас-бий…

— Кумыса захотел! — фыркнул второй. — Хоть бы айраном напоили, в горле пересохло.

— Ждите, уже побежали за айраном! — съязвил третий. — Вы что — не понимаете? Война же будет! Набросятся они на нас. Или — мы на них…

Пока охранники догнали своего турэ, он успел одолеть немалое расстояние.

10

Хотя слухи о судьбе угнанных ханскими армая ми егетов были неутешительны, минцы все же не теряли надежды на их возвращение. В конце концов, не только черный люд, но и почти все старейшины склонились к тому, что Субай-турэ должен съездить к хану. «Пока дитя не плачет, ему сиську не дают, — рассуждали акхакалы. — Так и тут. Надо съездить, надо объяснить, что на егетов навели напраслину, Хан, должно быть, человек неглупый, поймет. Может, тут же и отпустит их домой».

Кое-кто считал, что в случае, если в Имянкале хлопоты окажутся бесполезными, надо поехать в Актюбу, где власть повыше, что по такому скандальному делу можно дойти даже до самого великого мурзы. Но ни в Имянкалу, ни в Актюбу, ни тем более в Малый Сарай люди низкого звания поехать не могут, стало быть, это может сделать только Субай-турэ. Он и должен отправиться к хану Акназару, а коль не добьется у него справедливости, то и к верхним мурзам.

Однако Субай-турэ не спешил, больше того — и не собирался ехать. Он хорошо понимал, что затеяв из-за нескольких простолюдинов спор с ханом, наживет неприятность, а уж о мурзах, стоящих выше, и речи быть не может. Только не учел Субай, что неприятность грозит ему и с другой стороны. В племени пошатнулось уважение к нему, в народе заговорили о нем непочтительно.

Даже сын Субая, Канзафар, осуждал бездействие отца и в один из дней, услышав неуважительный разговор о нем, заявил запальчиво:

— Если не поедешь ты, поеду я!

— Куда?

— К хану Акназару — выручать наших ребят.

— Не дури, сын, это не наше с тобой дело.

— А я считаю — мое. Ведь они — мои сверстники, мы вместе росли, вместе охотились…

Выждав немного, чтобы дать сыну успокоиться, Субай спросил с подковыркой:

— Может, ты хочешь и сейчас быть вместе с ними? Может, даже возьмешь долю вины на себя?

Отец ожидал, что кольнув так Канзафара, остудит его пыл, но ошибся. Сын распалился еще пуще.

— А разве они виновны? В чем их вина?

— Раз Ядкар-мурза утверждает, что виновны, значит, так оно и есть. Мы же за каждым их шагом не следили, не знаем…

— Нет на них никакой вины, нет! — закричал Канзафар. — Я ведь в тот день тоже был на Уршаке. Вместе с ними охотился. Ни в чем они не виноваты!

Субай изменился в лице.

— Ты тоже?.. — проговорил он севшим вдруг голосом. — Не кричи, люди услышат. И никому больше об этом — ни слова!

— Почему?

— Это ты поймешь, когда займешь мое место, место турэ, и взвалишь на свои плечи заботы о племени.

— Турэ должен быть справедливым и говорить правду! И суд его должен быть правым!

— Миром, сын, правит не правда, а сила…

Канзафар подумал чуток и продолжил разговор уже не так запальчиво, как начал.

— О том, что я был в тот день на Уршаке, знают многие. Ташбай же сказал об этом, когда баскак расспрашивал ребят. Кто стоял близко — слышал. Все мои приятели знают.

— Предупреди своих приятелей, чтоб помалкивали. А то как бы не наступил и их черед…

— Не понимаю…

— Скажи им: болтливость к добру не ведет. Ханским армаям дай только повод — могут снова явиться и увести, кого надо.

— Меня тоже?

— Ты — другое дело. Ты — сын турэ. Если б даже на тебе была вина, тебя можно было бы спасти. А тех… С теми, пойми, не стоит связываться…

После разговора с отцом Канзафар засомневался в необходимости поездки к хану. Решимость его пропала. Кто знает, думал он, может, прав отец. Может, в самом деле миром правит не правда, а сила. Мир разделен надвое: на знать и простонародье. Сила — у знатных. Слово знатного всегда берет верх, а слово простолюдина ничего не стоит. Лучше, конечно, быть знатным: ты повелеваешь, ты судишь других, а коль ты из простонародья — судят тебя и могут возвести на тебя любую напраслину. Подумать — так, оказывается, недурно быть сыном турэ!

Придя к такому выводу, довольный своей судьбой и многообещающим будущим, Канзафар решил проехаться верхом по берегу Асылыкуля — просто так, ради прогулки. День выдался погожий, безветренный, озеро искрилось и сияло, и Канзафар впал в состояние, которое можно, пожалуй, назвать горделиво-восторженным. Вновь и вновь вспоминались ему слова отца: «Ты — другое дело, ты — сын турэ». Он даже произнес вслух:

— Я — другое дело, я — сын турэ!

Ему захотелось крикнуть это во всеуслышанье или, по крайней мере, кинуть эти гордые слова в лицо сверстникам, принимающим его в свой круг не очень охотно, словно делая одолжение. Жаль, нет их рядом…

Впрочем, вот и они, легки на помине, прискакали шумной гурьбой со стороны Карагастау. Подъехав к сыну предводителя, они спешились, пустили коней вольно попастись. Канзафар последовал их примеру, и юноши окружили его.

— Ну, поедет твой отец? — спросил один из них, конопатый Карнай.

— Куда?

— Бэй, будто не знаешь! Выручать наших ребят!

— Не поедет он туда. Нельзя ему.

— Как — нельзя? Почему?

— А потому, — сказал Канзафар надменно, напустив на лицо властное выражение, — что каждый турэ может распоряжаться только в своих владениях.