Крыло беркута. Книга 1 - [86]

— Какие еще доказательства?.. Долиной Ашкадара от истока до устья и долиной Нугуша владеет племя Юрматы. Так установлено великим мурзой и там — тоже…

Чтобы понятно было значение слова «там», юрматынец устремил указательный палец вверх. Шакман опять вскипел и сделал пару шагов к нахальному чужаку, будто собираясь вышибить его из седла.

— Ты давай-ка не тычь пальцем в небо! Коль хочешь ладом поговорить, слезь с коня.

— Недосуг нам тут канителиться. Нам велено предупредить вашего турэ и сразу вернуться.

— А если тамьянскому турэ наплевать на ваше предупреждение? Если он скажет: убирайтесь, не мозольте мне тут глаза, — что тогда?

— Тогда остается одно: мы сообщим об этом своему турэ, и он приведет сюда воинов…

— Скажи своему турэ: тамьянцы не из трусливых! Коль он явится сюда с двадцатью батырами, я выставлю сорок. Явится с пятьюдесятью — выставлю сто. Нет такого турэ, который мог бы взять верх надо мной, не родился еще, ясно?

Юрматынец, поняв, наконец, что разговаривает с самим предводителем племени, слегка смутился и, подобрав поводья, проговорил:

— Послы не подлежат казни, турэ. Что нам велено сказать, то мы и сказали. Наше дело — передать, ваше — принять или не принять.

— Передай своему хозяину: Шакман-турэ под чужой кубыз не пляшет.

— Передам, турэ. Слово в слово передам.

Юрматынцы тут же повернули коней и ускакали, а Шакман остался стоять столбом у своей юрты, подавленный происшедшим, недовольный собой. «Не так, не так надо было разговаривать! — думал он. — Неладно получилось. Старею, что ли?..»

Но чем старей, тем мудрей, обходительней, терпимей должен быть человек. А он, Шакман, по-прежнему все — хрясть об коленку… Более того, с годами становится резче, гонористей. И вот пришла, видать, пора расплачиваться за это. Иначе никто не посмел бы гнать его, как собаку, с облюбованного им места.

Как ни горько, а собственными ушами довелось ему услышать унизительное предупреждение, даже не предупреждение — приказ убираться отсюда… И хоть распетушился он перед посланцами юрматынского предводителя, — дескать, против войска еще большее войско выставлю, — на самом деле хвастаться ему нечем, нет у тамьянцев сил, чтобы выстоять в серьезном столкновении. Напади сегодня какой бы то ни было враг — может разметать тут все и угнать весь скот до последнего ягненка. А уж батырам такого племени, как Юрматы, вошедшего благодаря сравнительно спокойной жизни в большую силу, и вовсе ничего не стоит разгромить изнуренных долгой дорогой тамьянцев.

Утвердившись в мысли, что при нынешних обстоятельствах худой мир лучше доброй ссоры, Шакман через пару дней снарядил послов к юрматынцам.

— Выясните, на каких условиях они оставят нас тут в покое, — наказал он.

Послы добрались до главного становища юрматынцев, расположенного у Ашкадара, и вернулись обескураженные. Юрматынский предводитель Татигас-бий[65] отказался разговаривать с ними. «Пусть, — сказал, — Шакман-турэ сам приедет».

Что поделаешь, пришлось ехать. Впервые в жизни Шакман вынужден был предпринять поездку к соседям в качестве главы зависимого племени, иначе говоря, толкнуться в дверь такого же, как сам, турэ со смиренной просьбой.

Татигас был значительно моложе Шакмана, однако в чувстве собственного достоинства ему не уступал. При встрече бий оказал предводителю тамьянцев должные знаки внимания, пригласил в свою юрту, посадил на почетное место, но при разговоре не забывал, что положение у них отнюдь не равное, нет-нет да напоминал об этом, хотя и не прямо, а намеком.

— У тебя, кажется, подросла дочь, — сказал Шакман, стараясь нащупать путь сближения с Татигасом. — А у меня — трое сыновей…

— Знаю, слышал. Младший твой не вернулся еще?

— Нет, не вернулся. Получил я весть, будто бы угодил он в войско казанского хана.

— В войско казанского хана? С какой стати сын башкирского турэ должен ходить в армаях Сафа-Гирея? Верни его, верни! Ко всему прочему, ты ведь теперь не в Казанском ханстве, а в Ногайской орде.

— Какая разница!..

— Есть разница, Шакман-турэ. Ходят слухи, что царь урусов Иван готовит большой поход на Казань. Как бы, говорю, не пропал твой сын там ни за что ни про что.

— Вернется, надеюсь, целым-невредимым. Тогда, может, породнимся мы с тобой…

— Так ты же его, вроде бы, женил! — воскликнул Татигас, прикинувшись ничего не знающим. — Слышал я краем уха — свадьба была…

— Что было — быльем поросло… Ни дня они не прожили вместе. Молодая исчезла бесследно на пути к нам. Шагали мой отправился на поиски, и вот до сих пор нет его…

Голос у Шакмана упал, на глаза вдруг набежала влага. Он отвернулся — будто бы высморкаться, сморгнул две слезинки. Не хватало еще, чтоб Татигас заметил это проявление слабости! Заметит, так не посочувствует, конечно, а позлорадствует, как злорадствовал в подобных случаях сам Шакман.

Разговор о свадьбе напомнил ему, что предводитель сынгранцев Булякан точно так же, как он сейчас, искал путь к сближению и согласию. Точно так же предложили ему сынгранцы породниться, желая скрепить родством союз меж племенами. Но как высокомерно повел себя тогда Шакман-турэ! Не союзника хотел он видеть в своем свате, а подневольного, унизить его старался. А теперь вот сам унижен: протягивает руку дружбы, а от него отворачиваются.