Крыло беркута. Книга 1 - [73]

Баскак Ядкар скрылся в тальнике.

3

Увидев окровавленное тело с торчащей из спины стрелой, охранник закричал в ужасе:

— Килимбет-мурза-а-а!..

В ответ послышался стон.

Охранник соскочил вниз и, зажмурившись, выдернул стрелу, затем осторожно перевернул безвольное тело на спину.

— Кто тебя… Кто это сделал? Ты меня слышишь?..

Молодой мурза бессознательно поводил угасающими глазами, напрягся, захрипел, будто пытаясь выхаркнуть заполнившую горло кровь, дернулся всем телом и затих. Умер…

Вороны, совсем недавно предсказывавшие Килимбету долгую жизнь, взлетели шумной стаей и, опустившись на ветви ближайшего от трупа осокоря, опять закаркали. Удивительно быстро учуяли они мертвеца.

В это время на обрыве появился баскак Ядкар.

— Эй, кто тут? — спросил он, увидев растерянного охранника. — А где Килимбет-мурза?

Охранник не успел что-либо ответить — баскак, будто бы только что заметив неподвижное тело, проворно съехал на ягодицах вниз, бросился к трупу.

— Ах, бедняга! — запричитал он. — Да он же убит! Кто убил? Ты? Ах, злодей! Думал, никто не увидит, а?

Охранник в отчаянии кинулся ему в ноги.

— Не губи меня, турэкей! Не я убил, не я, милостивый господин! Когда я прибежал сюда, он уже умирал! Не я!..

— А кто же? Тут нет никого, кроме меня и тебя. Коль не ты убил, выходит — я? Так, что ли? Откуда взялась эта стрела?

— Не я, агай, не я! Не губи меня! — твердил охранник, должно быть, не слыша слов баскака.

Ядкар-мурза, невнятно пробурчав что-то, склонился над телом Килимбета и, чтобы удостовериться в его смерти, потрогал уже похолодевшие руки, затем приложил ладонь к губам, проверил для верности, не дышит ли.

— Сними его кинжал, — велел баскак трясущемуся в испуге охраннику. — А тело сбрось в речку. Лучше предать его воде, чем оставлять на поживу воронам.

Охранник кинулся исполнять приказание, но баскак переменил свое решение.

— Нет, не сбрасывай. Пусть лежит. Пусть труп опознают. А кинжал дай сюда…

Отдав кинжал, охранник замер в ожидании новых повелений. Взгляд его выражал готовность выполнить любой приказ баскака.

— Ладно, — сказал Ядкар-мурза, несколько смягчив тон. — Твое счастье, что никого, кроме меня, тут не оказалось. Коль будешь преданно служить мне, я выручу тебя из этой беды. Повторяю: служить преданно!

Охранник снова упал к его ногам.

— До самой смерти буду твоим верным рабом, милостивый мурза! Клянусь!..

— Иди, приведи коней. Помни: про покойника никому ни слова! Иначе не миновать тебе виселицы. Слышишь?..

Ах, жизнь, жизнь! Как ты переменчива! Сколько в тебе неожиданностей! Вот какой стороной обернулась ты к охраннику Аккускару!

Увидев своего хозяина со стрелой под лопаткой, он пришел в ужас. А когда молодой мурза, которого он оберегал с самого детства, испустил дух, Аккускар, как ни странно, почувствовал облегчение. Молнией блеснула мысль, что случай предоставляет ему возможность избавиться от рабства. Есть ли на свете что-нибудь желанней свободы! Воля ждет Аккускара, воля! В его распоряжении — два великолепных коня. Он может отправиться на все четыре стороны. Может прибиться к какому-нибудь далекому башкирскому племени, замести следы и стать хозяином своей судьбы.

Возможно, он и осуществил бы свое намерение, если б на обрыве не возникла вдруг толстая, как чурбан, фигура баскака. Но случилось то, что случилось, и нить мечты оборвалась. Хуже того, баскак предъявил чудовищное обвинение. В глазах Аккускара потемнело. Забрезжившую впереди свободу накрыла тень смерти. Колени Аккускара сами собой подогнулись, и он упал в ноги мурзы.

Нет, он еще не подумал о виселице, — достаточно было и того, что на него, безвинного, пала страшная вина. Впрочем, оплошал он, ох, как оплошал! Сколько времени не спускал глаз с хозяина своего, а тут ненадолго отвлекся, отошел к коням. Не отвлекись, так, может быть, и не стряслась бы эта беда…

Вслед за досадой на себя нахлынул страх перед неминуемым наказанием. Но голос мурзы неожиданно смягчился, и Аккускар взбодрился, еще не вникнув как следует в смысл услышанного, — сам голос породил в нем надежду на спасение. А когда баскак велел привести коней, до сознания охранника дошло, что он спасен, будет жить. И теперь он готов был целовать подошвы милостивого мурзы.

— До конца дней своих не забуду твоей доброты, турэкей, — проговорил он, поднимаясь на ноги. — Буду самым преданным твоим рабом.

— Как тебя звать?

— Аккускаром, мой господин.

— Хе! Слишком красиво для раба! — сказал баскак, ткнув охранника в грудь рукоятью плетки, с которой никогда не расставался. — Забудь это имя. Оно не идет убийце.

— Я не убивал… — начал было охранник, но Ядкар-мурза прервал его, угрожающе взмахнув плеткой.

— Поговори у меня! Ты застигнут на месте преступления, что еще нужно? Я стараюсь спасти его от виселицы, приняв за путного егета, а он врет мне в глаза. Тьфу!

— Прости, мой господин!

— Так-то лучше. А то заладил: «Я не убивал, я не убивал…» Ишь ты, выискался Аккускар! Не Аккускар ты, а щенок. Будешь у меня Аккусюком[62]. Понял?

— Твоя воля, мой господин…

Человек, нежданно-негаданно получивший новое имя, некогда попал во дворец хана Акназара благодаря Килимбету. Годами он был старше Килимбета, давно уж носил усы. Жил Аккускар бобылем, мать свою и отца не помнил, близких родственников у него не было. Осиротев в малолетстве, каким-то образом прибился он к Акназаровым слугам, среди которых нашлись сердобольные люди, — с их детьми и рос. К тому времени, когда в Малом Сарае огласили фарман великого мурзы о назначении Акназара ханом, Аккускар, вступивший в возраст егета, стал конюхом. Все слуги, разумеется, последовали за своим хозяином в его ханскую ставку, в Имянкалу. Туда же был отправлен юный Килимбет, объявленный престолонаследником. По достижении им совершеннолетия старший брат должен был женить его и дать ему удел в своем ханстве, а именно на холмистой равнине, прилегающей к речке Слак.