Крыло беркута. Книга 1 - [127]

Не столько боль мучила его, сколько сознание своего бессилия. В тоске смотрел он в небо, словно надеясь увидеть там какой-нибудь добрый знак. Изредка пролетала птица, над холмом испуганно взмывала выше. В синей пустоте кружил коршун, оглядывая приникшую к туманным хребтам родину кыпсаков… Что ждет ее, сумеет ли изгнать врага без него, без предводителя?..

Из глубин памяти всплыл материнский плач:

«Где вы, отважные воины племени Кыпсак, давшие клятву верности кличу „туксаба“? Где вы, стремительные ильбаксы, оседлавшие диких коней и носившие на левом бедре тамгу в виде двурогих вил? Храбрые егеты, выстругивавшие стрелы и сукмары из ветвей священного вяза, — где вы? Где ты, священная птица, воодушевлявшая кыпсаков, встречая врага гневным клекотом?..»

Совсем ослабев от потери крови, Карагужак-турэ закрыл глаза. И в этот миг донесся или почудился ему клекот беркута.

28

Придя в сознание, Карагужак-турэ увидел возле себя своего гостя. Не успел он еще собраться с мыслями, как гость, чуть улыбнувшись, спросил:

— Очнулся?

Вопрос напомнил Карагужаку, что был он ранен и лежал на вершине караульного холма. Перед тем как закрыл глаза, он видел синий купол неба, а открыв, уперся взглядом в купол белой юрты и не сразу сообразил, каким образом попал в нее.

— A-а, беркут, прилетел… — проговорил он. — Где мои егеты?

— Живы твои орлы, живы! Не волнуйся. Разбили они врага. Поздравляю!

— Спасибо!.. — Карагужак снова закрыл глаза. — Скажи, пусть принесут мне воды…

Вода, оказалось, была наготове, Шагали поднес ко рту раненого турэ плошку. Карагужак, сжав зубы от боли, приподнялся, утолил жажду. Будь рядом жена, он не выдержал бы, застонал, но от гостя старался скрыть свою муку.

— Сильно болит? — участливо спросил Шагали. — Впрочем, рана, полученная в бою, не должна болеть.

Карагужаку понравились слова гостя, он улыбнулся.

— Это уж у кого как… У меня не должна болеть. Предводителю нельзя быть слабым. Никак нельзя.

— Я тоже так думаю. Настоящему мужчине не пристало стонать. Но я тяжело переношу ранение.

— И ты был ранен? В бою?

— Было дело… Так же, как тебя, ударили копьем в спину.

— Долго заживала рана?

— Тут ведь главное не время, а мука. Она долго не забывается.

— Боль можно перетерпеть. Скорее бы рана зажила.

— Заживет! Зажила же у меня. Только ты много крови потерял. Немного оплошали твои егеты, не догадались сразу перевязать…

— А твои догадались?

— Не-ет… У меня было совсем по-другому. Я после боя день и ночь пролежал в поле без сознания. Потом меня подобрали. Кабы не угодил в добрые руки, давно уж отправился бы на тот свет.

— Кто же тебя подобрал?

— Я в плен попал. Урусы подобрали. Одна женщина меня выходила. Раздела, обмыла, травами стала лечить. Поставила на ноги.

— Их женщина?

— А чья же! Говорю ведь — в плен попал.

— Удивительно! У нас считают — злой они народ. Заставляют, говорят, всех креститься, а кто не крестится — вешают.

— И мне это доводилось слышать. А на деле — такой же, как мы, народ. Есть хорошие люди, есть плохие. Добрые всем помогают, а злые… Те и вешают, и режут…

Разговор о приключениях гостя, о русских оживил раненого и настолько увлек, что и боль словно бы утихла.

— Хорошо, что ты не уехал, а то я не услышал бы все это, — порадовался Карагужак.

— Так уж вышло, что не уехал. Прости, пришлось мне вмешаться в ваши дела.

— Какие дела?

Шагали рассказал, как было изгнано напавшее на кыпсаков войско.

…Услышав весть о тяжелом ранении предводителя племени, Шагали вскочил в безотчетном порыве, кинул жене:

— Я слетаю туда…

И поспешил к своему коню.

Возле юрты предводителя стояли взволнованные акхакалы.

— Гостю приличествует сдержанность. He следует тебе встревать в дела чужого племени, — сказал один из них.

— Но ведь на вас напал враг! — воскликнул Шагали.

— Там наши воины. Гостю надлежит сидеть на почетном месте.

— Ваш турэ ранен! Стадо без пастуха разбредается. Кто сплотит воинов?

— Тот, кто может издать священный клич племени.

— Я могу сделать это! Мне известен клич кыпсаков, слышал…

— Распорядиться кличем вправе только наш турэ.

— А вдруг бы он погиб? Тогда что? Ведь вы передали бы это право кому-нибудь другому, верно?

Акхакалы переглянулись, призадумались. Молчание нарушил самый с виду старый из них.

— Коль ты из башкир, то должен знать: пока турэ жив, хозяином священного клича остается он. В случае его кончины клич переходит к новому турэ.

— Почтенные, доверьте мне клич временно!

У меня есть некоторый опыт, я поведу ваших егетов в бой. Клянусь, буду верен кличу кыпсаков, пока не изгоним врага!

Старики опять впали в раздумье. Потом принялись расспрашивать гостя, какого он роду-племени, чуть ли не до предков в седьмом колене добрались. Узнав, что Шагали — сын тамьянского предводителя, смягчились, но все еще сомневались и колебались.

— Не тяните время, почтенные. — поторопил их Шагали, — это может обернуться бедой. Враг — у вашего порога!

— Ну, как решим, старики? — обратился старейший акхакал к остальным. — Может, доверимся этому егету?

— Можно, пожалуй…

— Ай-хай, как бы совсем худо не вышло…

— Положимся на волю небес…

— Ладно! — заключил старейший. — Тенгри свидетель, мы не наносим ущерба священному кличу. Лишь временно, ради защиты племени, доверяем его Шагалию, сыну Шакмана. Лишь до изгнания врага. Ты понял, егет?