Крыло беркута. Книга 1 - [111]

— Год выдался тяжелый, хазрет, иначе я вознаградил бы щедрее…

— Святое дело, Субай-турэ, оценивается не по тому, какой выдался год, а по значению события. Да. Тут важно, кто женился и кем свершен никах…

Глава племени глянул на одного из своих людей:

— Пусть выберут в отаре три овцы. Отправишь с погонщиком.

Ишан и это воспринял равнодушно, ответил тем же вялым движением рук.

После угощения, уже собираясь подняться, ишан кинул взгляд на лосиную шкуру, висевшую на стене, а потом мимоходом потрогал ее.

— Должно быть, лосей у вас много Субай-турэ…

— Слава аллаху, не пожалуюсь. Зимой удачно поохотились.

— Всякая удача — от бога. Не забывай об этом, Субай-турэ.

— Возьми эту шкуру, хазрет, коль она тебе приглянулась.

— Не откажусь…

В торжественный день бракосочетания жених и невеста обычно очень волнуются и в то же время чувствуют себя на седьмом небе. Да и как не волноваться, если этот день снимет запрет с неизведанной близости и обещает небывалые радости! Но ни Канзафар, ни его невеста воодушевления по случаю вступления в брак не испытывали.

У Канзафара не выходили из головы прежние недобрые разговоры о будущей его жене. Лишь мысли о ее схожести с девушками своего племени, терпеливыми по натуре, скромными, застенчивыми, приносили успокоение и временами вызывали теплое чувство к ней.

Минлибика, когда ее уведомили о предстоящей свадьбе, сначала удивилась, затем пришла в смятение. Ведь однажды она уже была выдана замуж, и брак скреплен никахом. Шагали, бедняжка Шагали… Наверно, и ему было тяжело. А вдруг он нападет на ее след, отыщет?.. Впрочем, зачем она ему теперь — обесчещенная, униженная до предела, надломленная невыразимыми страданиями! От него скрыть правду она не смогла бы. Здесь, у минцев, скрывает. Только имя свое назвала настоящее, а не имя рабыни. Будто из вечной тьмы попала она на солнечный свет, и хотела забыть пережитое, и боялась, что узнав, кто она, минцы отправят ее обратно, к ненавистному баскаку. Нет, нет, все, что угодно, только не это!

Случайно услышала Минлибика разговор, что по земле минцев как-то прошло племя Сынгран, разделилось и кануло неведомо куда. Силы небесные, за что, за что вы обрушили на безвинную столько ударов?! Она погоревала, жалея отца, мать, близких, — должно быть, сорвала их с места какая-то беда, решила Минлибика. И надежда на возвращение в родные края, затеплившаяся в ее сердце, угасла.

К счастью, минцы уверовали, что она послана к ним богом. Пусть будет так! Это ее устраивало, хотя всеобщее внимание несколько тяготило. Она старалась держаться понезаметней, разговаривала мало, но кротко; если надо было что-то сделать, делала старательней любой служанки.

Когда Минлибика уже свыклась с мыслью, что придется — никуда не денешься — стать женой Канзафара, судьба едва не сыграла новую злую шутку. Ишана, приглашенного для свершения никаха, оказалось, зовут Апкадиром Хорасани. Минлибика похолодела. «О боги, неужто нашлете на меня ту же муку? Помогите мне! Спасите! — взмолилась она. — Ни в чем я перед вами не грешна!»

Ничего другого ей не оставалось, кроме как уповать на богов, терзаясь мыслью — узнает ее старый знакомый или не узнает. Если узнает, то поднимет такой шум, что баскак непременно услышит.

О том, какие бури бушуют в душе Минлибики, никто из окружающих, конечно, не догадывался. Она была подавлена, — ну что ж, для невесты это естественно. Крутившиеся возле нее енгэ подбадривали:

— Не бойся, милая, не печалься. Жених у тебя завидный: молод, статен…

— Даст аллах, скоро станет большим турэ, сменит отца…

Турэ!.. Енгэ полагали, что невесте приятно слышать это слово, а ей оно теперь было ненавистно, навидалась всяких турэ, пропади они пропадом!

Судьба все же смилостивилась: то, чего Минлибика страшилась до дрожи в сердце, обошло ее. Когда повели ее за занавеску, она как и подобает скромной невесте, прикрыла лицо платком, да ишан и не взглянул на нее. Сразу после брачной молитвы ее отвели в юрту, приготовленную для молодых.

Долго сидела она одна, вслушиваясь в голоса, доносившиеся снаружи. Но вот к юрте подвели Канзафара, у входа поднялся веселый гвалт, енгэ требовали плату за дверную завязку. Минлибика улыбнулась и тут же, испуганно прикрыв лицо руками, будто кто-то мог увидеть ее улыбку, вскочила.

Вошел Канзафар, остановился, глядя на нее. Минлибика все еще стояла с прикрытым лицом.

— Что ж не встречаешь, муж твой пришел, — сказал Канзафар.

Минлибика не ответила. Вдруг перед ее мысленным взором предстал Шагали. Смежив веки, Минлибика сопоставила первого мужа со вторым и нашла, что явно выигрывает первый: как представлялось теперь, Шагали был и красивей, и бойче, и ласковей — словом, намного привлекательней. В тот же миг между Шагалием и Канзафаром возник Аккускар. Минлибика вздрогнула, отняла руки от лица, опустилась перед Канзафаром на колени и потянулась к его пояску.

Среди шутливых свадебных затей есть обычай хитро завязывать поясок жениха, запрятав концы. Развязывая поясок, молодая жена должна показать свою сноровку. Минлибика справилась с этим быстро. Поднявшись, сняла с мужа шапку, повесила на крюк. Помогла снять елян. Посадив Канзафара на чурбак, стянула его сапоги, поставила у входа. Кивнула на приготовленную заранее постель: