Шакман-турэ осмотрел хранимое в клети оружие. Потрогал несколько секир, подобранных неведомо когда и где. Перебрал сабли без ножен, — схваченные ременными петлями за рукояти, они висели на деревянной перекладине. Маловато было сабель, только копий набралось уже довольно много, потому что появился свой мастер выковывать наконечники для них. Неподалеку от хранилища, у речки, устроил Шакман кузницу. Никто по соседству, кроме ирехтынцев, не мог похвалиться тем же…
Немало воды утекло после того осмотра оружия, но желанного Шакман так и не достиг.
В один из пасмурных дней, когда опять ходил он сам не свой, приехали гости-сынгранцы с предложением сблизиться ради общей пользы и, заговорив о возможности скрепить союз родством, подкинули хворосту в костер желаний честолюбивого турэ.
А появление отчаянного егета с ирехтынской земли и вовсе распалило этот костер. Очень кстати угодил соколик в руки главы тамьянцев! Найдется ему дело, не заскучает! Умный турэ превратит его в охотничьего сокола, бьющего дичь без промаха!..
Дервиш, которого Шакман встретил в Казани и привез с собой, обосновался на тамьянской земле. В первые дни держался он несколько отчужденно и старался казаться глубоко набожным. На глазах любопытных мальчишек он совершал омовения; доставая в поклонах лбом до земли, творил намаз[23], что-то выкрикивал на чужом, непонятном языке и нараспев выговаривал молитвы. Озадачив всех необычным для здешних мест поведением, приезжий впал в сонливость. Его будили, когда наступало время поесть. Насытившись, странный гость возносил благодарения всевышнему и вновь забирался в прохладу юрты спать. Имени его в становище не знали, приняли просто как благочестивого странника, увязавшегося за предводителем племени. Стало, правда, известно, что странник этот родом из местности, называемой Хорасаном.
Спустя некоторое время интерес тамьянцев к человеку из Хорасана заметно убавился. Вернее, любопытство понемногу превратилось в чувство, какое люди испытывают, глядя на калеку, — в жалость, смешанную с отвращением. В свою очередь, это чувство уступило место насмешливому отношению к бездельнику, любившему поспать. Ему дали прозвище «Хорасанский лодырь».
«Хорасанский лодырь» прибыл в Казань несколько лет назад, выехав из Самарканда в качестве слуги и телохранителя при шейхе Ахмеде аль-Самарканди, который покинул свой дом с благим намерением проехать по следам знаменитого арабского путешественника Ибн-Фадлана, побывавшего в древней стране булгар. В услужение к Ахмеду Самарканди хорасанец поступил, когда тот еще учился в медресе «Эль-Регистан»: за серебряную таньгу, фунт риса и столько же изюма в неделю обихаживал шакирда — готовил ему еду, стирал одежду, тер спину и омывал его тело в бане.
Для родившегося в семье бедного хорасанского ремесленника и рано осиротевшего подростка шакирд Ахмед явился спасительной находкой. Бездомного оборванца подобрал в Самарканде отец шакирда, торговец, отдавший сына в медресе с тем, чтобы Ахмед, став служителем аллаха, замолил родительские грехи. Схватив подростка возле своей лавки, торговец спросил с усмешкой:
— Что продаешь?
— Ничего не продаю, у меня нет товара, — ответил оборванец растерянно.
— Чем же ты промышляешь?
— Ничем.
— Может быть, ты владеешь каким-нибудь ремеслом?
— Нет, не владею, господин мой, — сказал подросток, немного успокоившись. — Отец владел, но он умер.
— Как тебя зовут?
Подросток не сразу ответил на вопрос: давно никто не обращался к нему по имени, и он, кажется, даже стал забывать, как его зовут.
— Так кто же ты? Кем тебя нарекли?
— Габделькадиром, — пропищал оборванец, как это случается у подростков, когда у них ломается голос. — Имя отца тоже нужно?
— Не нужно, — сказал торговец, вытирая полой халата пот со лба. — Ну, пошли, Апкадир!
Как кроткий теленок, Апкадир последовал за ним. Сообразительный торговец привел его в один из каменных закутков, в которых шакирды денно и нощно постигали премудрости учения, и, указав на бледного из-за малой подвижности и духоты юношу, сказал:
— Вот он будет твоим господином.
Будущего шейха нельзя было назвать бессердечным, юному слуге он пришелся по душе. Апкадир, вознося тысячи благодарностей аллаху и благодетелю-торговцу за счастливый поворот в своей судьбе, заодно обслуживал и некоторых других шакирдов: кипятил чай, а тем, кто побогаче, готовил плов, стирал белье.
Вращаясь среди шакирдов, он понемногу стал различать знаки письма и через несколько лет овладел грамотой настолько, что мог без запинки читать рукописи, исполненные арабской вязью. А ко времени, когда его хозяин удостоился звания шейха, умел уже не только читать, но и писать. Молодой шейх стал поручать ему даже такую благородную и крайне ответственную работу, как переписывание книг.
Фанатично преданный аллаху и молитвам, шейх Ахмед после смерти отца передал унаследованное состояние родному медресе, решив полностью посвятить себя утверждению учения пророка Магомета. Он мечтал о высших заслугах перед аллахом, хотел подняться до уровня святых, обращавших в древности сердца язычников к мусульманской вере. Но переполненные такими же, как он, фанатиками окрестности Самарканда не могли удовлетворить его, и шейх отправился на север, туда, где жили народы тюркского происхождения, описанные в свое время Ибн-Фадланом.
