Крылатый лев - [18]

— Не рады, что живой? — не удержался я от ехидства.

— Дерзишь Колдуну? — хмыкнул тот. — Не боишься, глупый отрок? — отлепив влажную ладонь от моего подбородка, он смыкал и размыкал костлявые, синеватые, унизанные массивными перстнями пальцы.

— Чего бояться? Интересную новость, что я умер, мне уже сообщили. А покойникам, знаете ли, ничего не страшно, — собрав остатки сил, заявил я.

— Говоришь вызывающе, рассуждаешь неверно, — Колдун прищурил и без того мелкие черные глазки. — Не сегодня ты умер, юноша! Ты умер в тот час, что родился, мертвым ходил среди нас. Родители обманом удержали тебя на этой земле, зацепили облако, нарушив все мыслимые и немыслимые законы. За что и поплатились — недолго прожила твоя мать на этом свете!

— Мама умерла во время эпидемии горелой чумы. Тогда многие погибли, — чувствуя, что сердце бьется громко, как львиные ходики, проговорил я. — Мое облако тут вообще ни при чем!

— Ты в этом уверен, наивный отрок? — сладко молвил Колдун, поправляя берет — громадный, как мельничный жернов. — А если духи наслали в город чумное проклятие, потому что здесь обитает мертвяк? Поразмышляй-ка об этом на досуге!

— Какие еще духи? Это ерунда и неправда, — через силу проговорил я. Никогда мне не приходилось спорить с Колдуном, и теперь я понял, почему и взрослые этого избегали. Губы налились свинцовой тяжестью, на них осела противная металлическая пыль. Запершило в горле, а грудь сдавило так, будто кто-то сжал ее чугунными щипцами. Выговаривать слова было все труднее, но я откашлялся и выдавил, преодолевая цепкую боль. — Во-первых, я не мертвяк, а обычный человек. А во-вторых, чуму принесли не духи, а смоляные шакалы. Это все знают. Учитель рассказывал, что такое бывало и в прежние годы. Не зря же и сейчас по границам города стоят воины с факелами. Они не допустят нового нашествия.

— Учитель неглупый человек, но он любит рассуждать о том, чего не знает, — зевнул Колдун, и в его голосе появились снисходительные нотки. — Смоляные шакалы издали чуют запах бродячего мертвеца, ведь они сами — те еще упыри. Вот и лезут в город, принося смерть, страдания и недуги. Я-то давно понял, что во всем виновен этот малец! — он ткнул в меня заскорузлым пальцем с черным перстнем. — Но люди чрезмерно добры, слащаво милосердны… Они предпочитают закрывать глаза на очевидные факты, чтобы считать себя хорошими, милыми, славными. Ведь так легче жить! Однако теперь, когда к тебе наконец-то не прилетело облако, всем стало ясно, что именно ты — мутный, грязный источник бед!

— Ну, если я, по-вашему, такой уж грязный источник, что же вы мне предлагаете делать? — с усилием сглотнув невидимую железную пыль, глухо поинтересовался я. — Может быть, я должен утопиться в Утином пруду или прыгнуть с Белой скалы, чтобы уж наверняка?

— Заметь, ты сам это решил! Да, сделай это во имя спасения города. Сделай! Избавь людей от несчастий, принесенных бродячим трупом!

— Ну, конечно. Не дождетесь! — шевельнул я губами.

— Разумеется, чтобы явиться к Белой скале, нужна сила духа. А откуда она у тебя, отрок? У тебя ведь и духа-то никакого нет… — Колдун склонился ко мне с показной заботой: — Но я тебе могу помочь. Хочешь, превращу в тварь неразумную? В зайчика, скажем, а? Хочешь быть зайчиком? Зверек милый, добрый, пушистый… Правда, для хищника — лакомая добыча. Зато ты станешь для кого-то пропитанием и погибнешь с пользой.

— Сказано — не дождетесь, — едва слышно повторил я, чувствуя, как внутри меня натягивается и наполняется богатым звоном прочная, как сталь, струна. Она всегда выручала меня, когда хотелось заплакать. Невидимая струна выпрямлялась — и я выпрямлялся вместе с ней. — Между прочим, отец говорил, что вы и превращать-то не умеете. Или, может, умели, да разучились уже.

— Ради такого дела и тайные книги перечитать не грех, — осклабился Колдун. — Повторить, так сказать, пройденное… Но стоит ли тратить на тебя дорогой эликсир или, пуще того, бесценное время? Нет, бродячий мертвец этого не достоин. Ты сам должен покинуть город до рассвета. Иначе твой дом будет сожжен, а ты сброшен с белой скалы. И отец твой заодно.

— Не имеете права. Я не преступник, не убийца. Да и вообще… ни с кем так нельзя, если народный сбор не решит. Это Учитель говорит!

— Ох уж этот Учитель! — горестно покачал кроваво-красным беретом Колдун. — Вечно он вбивает в юные головы всякую чепуху. Какие преступники, какие убийцы? Ты правда думаешь, что горожане не захотят избавиться от того, кто несет им смерть и страдания? С виду они добренькие, но все хотят жить без проблем, а ты — ключ от их страха. Каждый боится, что на порог его дома ступит мертвец, а с ним и горелая чума. Так что втайне все проголосуют против тебя, ты уж поверь. Жалеть не станут — зачем беспокоиться о том, кто и без того уже покойник? Вот за отца твоего кое-кто, может, и вступится ради былых заслуг — тот же Учитель, наверное. Но прочие не поддержат — нет, не поддержат! Каждый дрожит за свою шкуру. Да это и правильно. Это мудро.

— Не каждый! — упрямо возразил я, вспомнив Пряника, но Колдун не слушал:

— Я — первый советник градоначальника! Я обязан думать о благополучии горожан. Поэтому срок тебе — до рассвета!