Крылатый лев - [15]

— Да какой он Лион! — выкрикнул Грюзон. — Был Лион, стал мертвяк. Нет облака — не жилец. Вали в преисподнюю, сволочное привидение!

— Сам ты приведение, — хмуро сказал я. — Дай пройти.

Но лоботрясы не расступились — выстроились кольцом. Они глядели на меня во все глаза, точно видели впервые, но, когда и я смотрел на них, почему-то отворачивались.

— Зрачки у него кошкины… — злобно буркнул Грюзон. — Ничего, мы тебе, мертвяк, зенки-то выцарапаем!

— Да ладно тебе, Грюзон! — плотно сбитый Банни, подкинув на плечо облачную Лягушку, решил быть справедливым. — Такой большой, а в сказки веришь. Я смотрю, он обычный пацан.

Все-таки неплохой он парень, этот Банни.

— А ты у Колдуна спроси-ка, сказки или нет, — Грюзон пытался сверлить меня носорожьими глазками, но отводил взгляд. — Ты что, ночью на Овальную поляну не ходил?

— Больной я ночами шастать? Спал я.

— А нечего дрыхнуть, идиот, когда такие дела! Колдун на площади всем сказал: раз к парню облако не прилетело, значит, он — бродячий покойник! С виду живой, а внутри — пыль, земля да труха. Жмурик он, ясно тебе?

— Мертвяк, как есть мертвяк! — поддержал Грюзона глупый Дарлик. От волнения он даже колпак с головы стащил. — Ходит, как мы, смотрит, как мы, поет, как мы, плюет, как мы, а все ж не живой! Колдун-то зна-ает!

— Да ты, Дарлик, совсем дурак, оказывается, — с горечью констатировал я, а сердце уже заливала соленая вода безграничного ужаса.

Паззлы сложились, картонки склеились, детали головоломки выстроились в единую картину. Жуткими оказались ее краски и контуры. Я и прежде в глубине души опасался, что мертвецкая тишина в городе как-то связана с тем, что ко мне не прилетело живое облако. Но отгонял от себя эти думы — не страдай, мол, манией величия! Чтобы из-за тебя, недотепы, главный праздник свернули?! А оказывается — да, из-за меня. Так вот почему горожане повесили замки на ворота! Вот почему дрожал жалкий Бобрикус! В городе объявился ходячий мертвец, незахороненный труп, мерзкий призрак! И этот герой ночных кошмаров — я. Неплохой повод, чтобы свихнуться.

Чудовищное понимание обрушилось на меня гигантской штормовой волной. Я едва не захлебнулся в ней, но справился, не потонул и не лишился рассудка. Не упал, не задрожал, даже не вскрикнул. Может быть, я действительно бесчувственное привидение?

Вперед шагнул Грон — тот, которого я еще вчера называл товарищем, приглашал в дом и угощал пирогами. С усилием посмотрев мне в глаза, он прошипел:

— Ну что, как живется покойнику среди людей? Что уставился? Пошел прочь из города! Твое место на кладбище! Ты знаешь кто? Ты… зомби! Настоящий зомби!

Грон умный, начитанный, ему и иноземные словечки знакомы. А вот лоботрясы о зомби наверняка и слыхом не слыхивали, но все же одобрительно загоготали, затопали, заулюлюкали. Стараясь не обращать внимания на их крики и свисты, я кинул Грону в лицо:

— Заткнись, гад, или сам окажешься на погосте! Иди к черту!

— Нет уж, черт — твой братец, ты к нему и ступай! — вскинулся Грон. — Нечего тебе делать среди живых! И к Пионе не приближайся. Беги отсюда!

— Ты сейчас сам побежишь, скотина, — не слишком уверенно сказал я. Силы были неравные — будешь наскакивать, могут и арбалеты достать, а у меня нет оружия. Пристрелят — и ничего им за это не будет. Колдун объявит, что меня настигло справедливое возмездие (нечего мерзкой нечисти шастать среди нормальных людей!), а эм Бобрикус с облегчением сожжет карточку горожанина, выписанную на мое имя.

Снова мелькнула трусливая мыслишка: «А не смыться ли?» Но, во-первых, не выйдет — я окружен, а во-вторых — мерзко это! Зомби я или нет, а все-таки сын Воина Вадима.

Но почему же они не нападают?

И тут я понял — эти вооруженные парни, как и толстяк Бобрикус, скованы страхом, точно тяжелыми ржавыми кандалами. Ведь я больше не школьник Лион, не тощий лохматый Лёвка — я воплощение глубинного, вечного, ледяного ужаса. Что им стоит надавать мне таких тумаков, чтобы я с земли не поднялся? Да им бы арбалеты расчехлять не пришлось! Но небрежно отворачивался, глазея на пустынную улицу, щекастый и пузатый Банни, беспомощно сжимал кулаки Грон, с любопытством разглядывали серую, не просохшую от дождей мостовую долговязые Пилли и Мелтиг. Даже мощный Грюзон, хоть и старался выглядеть неуязвимым, смотрел на меня с последним отчаянием смертника — и не выдерживал, прятал глаза.

У Грона сдали нервы — он кинулся на меня внезапно, как степная рысь, — видно, не давала ему покоя мысль, что не его, а меня выбрала Пиона! Он целился в бровь, чтобы рассечь ее до крови, но я успел увернуться и толкнуть его в плечо.

Клянусь, я лишь слегка его двинул! Но тот взвыл, будто я бросил в него пылающий факел, и резво отпрыгнул в сторону.

— Ты не касайся его плеч, не трогай и лица! Лион любого превратит в бродягу-мертвеца! — ахнув, пробормотал скороговоркой глупый-глупый Дарлик.

Грон, поскуливая, как перепуганный щенок, посмотрел на меня с ужасом — и побежал: наверно, решил, что помрет к вечеру, раз к нему прикоснулся жуткий, безжалостный вурдалак. За ним, немного помедлив, потрусили все лоботрясы: Банни, Пилли, Мелтиг. Даже Грюзон, смачно плюнув, отступил.