Крылатый лев - [14]

— После дождичка в четверг… — угрюмо буркнул я. Еще вчера я не решился бы даже приблизиться к городскому главе — хоть городок наш мал и все знают друг друга, но эм Бобрикус считается крупным чином.

— Ступайте, ступайте! — он махнул в мою сторону чистеньким носовым платочком. Почему-то именно этот жест придал мне решимости.

— На плакате — мой отец. Я имею право знать, почему вы его изрезали!

— Не отец — а образ! Порезали не его, а картинку! Так решил совещательный орган! Важный орган! — выпалил градоначальник и, опасливо оглянувшись, сделал пару шажков в сторону ратуши.

Я с изумлением понял — эм Бобрикус меня боится! Поверить в то, что многоопытный градоначальник трясется при виде печального, тощего, измученного тревогами пацана, было невозможно. Но я уже не сомневался: эм Бобрикус с радостью отошел бы от меня подальше, а лучше того — подхватил длинные фалды черного сюртука и помчался переулками — да так, чтобы искры от ботинок отскакивали!

Но он не мог придумать, как, позорно улепетывая, сохранить достойный вид, и оттого мучился. Его щеки побагровели, на лбу проявились крупные капли, но он из последних сил пыжился, изображая респектабельного господина. Чем, интересно, я так его напугал? Секунду помедлив, я спросил об этом вслух.

— Вы забываетесь, молодой человек! Я первый начальник! Я ничего не боюсь! — отступив еще на пару шажков, заявил эм Бобрикус. Он снова вскинул кругленький подбородок — сначала один, потом второй и третий, но все равно выглядел не представительным чиновником, а жалким пузатым птенцом.

Беспомощно оглянувшись, он с ужасом понял, что гномов в строительной люльке нет, — исчезли, негодяи! Дрожащей рукой градоначальник выудил из-за пазухи облако — пухлого синего Пингвина, поспешно прислонил его к вспотевшему лицу, как салфетку. Пингвин не обиделся такому обращению — видно, для него это было обычным делом. Юркнув на мостовую, Пингвин вырос в человеческий рост, и эм Бобрикус, плюнув на респектабельность и чин, торопливо спрятался под его нелепыми крошечными крылышками.

Наверно, градоначальник — птица высокого полета! — хотел, чтобы ему досталось другое облако — могучий орлан, например, или отважный беркут. Но мы не выбираем облако, что прилетит к нам в момент рождения, ибо судьбу свою тоже не выбирают.

— А про плакат ночью совещательный орган решил! — выкрикнул градоначальник, высунув нос из-под пингвиньего крыла. — И про все остальное!

Мне даже жалко стало эм Бобрикуса — человек пожилой, полный, нервный. Того и гляди удар хватит. Но я посмотрел, как беспомощно колышется на ветру истерзанный отцовский портрет — варварские прорези на нарисованном лице походили на рваные раны — и с горечью произнес:

— Не знаю, что там решил ваш орган… и какой именно орган. Но Воин Вадим не заслужил, чтобы с ним так обращались.

— Воин Вадим всегда был против этой бессмысленной картинки! — выдохнул эм Бобрикус, вжавшись в облако. Пухлый Пингвин еще немного подрос; обнимая своего человека, он нависал над ним синей колышущейся глыбой и смотрел на меня с печалью и укоризной. — Воин Вадим требует не возвеличивать его! Мы пошли навстречу! — эм Бобрикус, ступая в ногу с Пингвином, сделал еще несколько шагов — только не навстречу, конечно же, а назад.

— Ну ладно, не возвеличивайте. Но зачем полотно-то рвать? Красивая же работа. Нам бы отдали. Или художнику.

— Не положено! Надо уничтожить! Так решил совещательный орган!

— Да какой орган, в конце концов?! — не выдержал я.

— Самый важный! Я и Колдун! — выпалил эм Бобрикус и, видно, догадавшись, что ляпнул лишнего, зажал рот розовыми, до нелепости крохотными ладошками. Он мотнул головой, с лысины слетела шляпа, а с нею — ошметки былой солидности.

Проглотив горький комок, я махнул рукой и, в последний раз глянув на то, что осталось от величественной картины, побрел куда глаза глядят.

Но далеко не ушел — через два поворота наткнулся на Грона с ватагой парней в черных накидках. Это были хамоватые типы, всегда готовые затеять бурную свару или жестокую драку, и я понял, что мои неприятности только начинаются.

Глава 7

Их было пятеро — я один. Пожалуй, можно было скользнуть в ближайшую арку и, перепрыгнув через низкий забор, дворами проскочить к своему дому. Бегал я отлично — лучше многих ровесников, и еще вчера, наверное, не раздумывая, удрал бы. Какой в этом позор? Ведь у этих типчиков нет ни одной доброй мысли! Но сегодня я был так опустошен и раздавлен, что меня уже ничего не пугало.

Эти парни не учились и не работали, только охотились с арбалетами на уток в ближайших болотах. Любителей пострелять, поразмяться в кулачных боях и побездельничать Учитель презрительно называл лоботрясами, так их стали именовать и другие. Правда, за глаза — лоботрясов в городе опасались. Я удивился, что с ними шагает Грон, — мне казалось, что он никогда не стремился в эту компанию.

— Вот это встреча! — загорланил, тыкая в мою сторону толстым пальцем, старший из лоботрясов — крупный, как носорог, Грюзон. — Это же он! Это он!

— Он-он! Лион! — подтвердил невесть откуда взявшийся гном Дарлик. Он выскочил передо мной, как чертик на пружинке, грозно показал серенький кулачок и поспешно втесался в гурьбу.