Крылатые люди - [75]

Лютая злоба вскипела в нем, и он высказал все, что о ней думает. Она же будто только и ждала этого, чтобы завопить истошно, как рыночная торговка.

Ефим был уже на полпути к ржаному полю, когда, обернувшись, увидел двух мужчин у дома. Баба продолжала кричать и показывала в его сторону. Тут-то Ефим заметил, что эти двое вооружены автоматическими винтовками. Выхватив пистолет, он побежал в рожь, метнулся сразу в сторону среди густоты стеблей, присел и, как можно ниже сгибаясь, сделал еще перебежку. Сбоку от него полоснула по ржи первая короткая очередь. Тогда он, как умелый бомбардировщик, ринулся в сторону прошитой ржи, тотчас услышав, как позади взвизгнули пули. Он вскочил и, почти не целясь, выстрелил дважды в своих преследователей. Те, не ожидая от него такой реакции, сами попадали. Воспользовавшись этим, Ефим сделал заметный рывок к следующему, более обширному колосящемуся полю. Побежал зигзагами, так ловко, как делал это в воздухе, маневрируя при зенитном обстреле. Он бежал, юлил быстро и в пылу даже не заметил, когда успел сбросить сапоги и остался босиком. Автоматные очереди ложились то справа, то слева. Одна из них скосила колоски у самого его плеча. Все же ему удалось несколько обойти своих преследователей и скрыться в поле, где он и свалился в изнеможении.

Так Ефим пролежал некоторое время, а полицаи, потеряв его из виду, не спешили к нему, понимая, что и он представляет для них определенную опасность, коли следит за ними. Это и дало ему некоторую передышку.

Однако пауза оказалась недолгой. Вскоре один из преследователей обнаружил себя, направившись в его сторону верхом на лошади. Ефиму помогло, конечно, то, что был он с ног до головы в пыли, в земле. Замерев, следил, как всадник опасливо озирается по сторонам, выявляя, что укрывшегося во ржи пока не видит.

Ефим решил воспользоваться преимуществом внезапности. Он притиснулся к земле и не дышал. Когда же услышал совсем близко шуршанье ржи под копытами, вскочил мгновенно на колени и тут же выстрелил. От испуга ли, от пули — всадник свалился с коня, а конь шарахнулся и поскакал галопом.

Откуда у измученного летчика взялись силы — уму непостижимо! Ефим и сам толком не понял, как оторвался от полицаев. Еще долго бежал, опережая собственные ноги, рухнул в конце концов почти замертво. Сердце его готово было выскочить наружу; он понимал, что в этот момент его могут взять голыми руками, потому что в нем не осталось сил даже для того, чтобы приподнять руку с пистолетом к собственному виску.

Но преследователи не знали такого его крайнего состояния, а он не понимал, почему они, во всяком случае на время, прекратили его преследовать.

Ефим пролежал не меньше получаса, а потом, с величайшей осторожностью осмотревшись, стал пробираться к лесу. И вот уже, не веря своему счастью, оказался перед опушкой. Каких-нибудь сто метров отделяли его от ольхового молодняка, от кустов орешника, но он еще долго осматривался вокруг, вслушивался в пугающую тишину, лежа во ржи, и не враз решился перебежать проселочную дорогу и заросшую буйной травой полянку. Он оказался наконец в кустарнике. Здесь снова, замерев, напряженно вслушивался в лесные звуки и уже неторопливо стал углубляться в чащу леса.

И когда наступила ночь, он долго еще шел. Набрел на небольшую речку. Светила луна, и он решился перейти вброд. Сперва исцарапал ноги и руки осокой, а потом угодил в болотную топь; вконец разбитый, измученный, чуть было и вовсе не утонул. Когда же выбрался, мокрый, в торфяной жиже, отполз на пригорок и тут заметил стог сена. Больше уж не думая ни о чем, подрыл сбоку углубление, забрался в нору и, подгребая на себя сено, провалился в тяжелый сон.

Проснулся от монотонного шасканья оселка по звонкой косе. Не вылезая из своего укрытия, попытался оценить обстановку. Помедлил несколько минут и пришел к выводу что косец один, что лес тут же, что, наконец, вряд ли у крестьянина, кроме косы, есть какое-нибудь оружие. Поэтому Ефим решил попытать счастья у этого одинокого работающего человека.

Тот не просто испугался Васенина, а опешил от его ужасающе-дикого вида. И в самом деле: босой, в лохмотьях (одежда на нем разорвалась, когда продирался ночью сквозь кусты), в застывшей торфяной ржавчине и жиже, с пучками сена в волосах и с пистолетом в опущенной руке:

— Здравствуйте, товарищ!

Крестьянин, опершись на ручку косы, ответил тихо: — День добрый! — И продолжал разглядывать пришельца.

— Нет. Для меня не добрый, — сказал Ефим. — Я советский летчик. Вчера ночью нас сбили, мы горели в воздухе. Прошу у вас помощи: мне нужно как-то выйти на партизан.

Крестьянин продолжал рассматривать его молча, но не враждебно. Васенин же был настолько во власти единственной идеи, что не в состоянии был понять, почему так долго и пытливо разглядывает его этот непонятливый человек.

Ефиму показалось, что человек с косой не желает ему посочувствовать, и он стал горячиться. Сперва разразился проклятиями, вспомнив бабу, которая отказала ему в ковше воды, а потом натравила на него полицаев. Распаляясь все больше, говорил крестьянину, что уже недалек час возмездия тем, кто помогал немцам, что наши войска наступают по всему фронту, что всего семьдесят — восемьдесят километров отделяют передовые части от здешних мест и, можно ожидать, что советские войска будут тут очень скоро, буквально днями.