Крылатые люди - [57]

Что делать? Как убедиться, что это наши, и не выдать прежде времени себя. Пономаренко решил подкрасться к мечтателю и взять его в плен. Благо парень был упоен своей мечтой и позабыл, кто он и где. Только когда Владимир приставил к его затылку пистолет, он, медленно отрешаясь от грез, приподнял руки.

— Тихо… Ни звука!.. — Рука с пистолетом ощутила, как парень «завибрировал». — Я советский летчик, а ты кто?

Тот сперва не мог вымолвить ни слова.

— Ну же! Только тихо. Убью! — прямо в ухо шепнул Владимир.

— Я… я артиллерист… У нас на батарее уже есть один летчик. Только что спустился на парашюте. Да свои мы, товарищ, свои, советские!

— А что там за крики? — Пушку тянут в гору.

— Ну веди к ним, коль не врешь! Подойдем поближе, окликнешь того летчика, пусть назовется. Больше ни звука. Слышишь?

Солдат окончательно пришел в себя.

— Все ясно.

Они спустились в овраг, и, когда стало видно людей у пушки, солдат окликнул:

— Летчик, что спустился на парашюте, отзовись, как фамилия?

— Кораблинов… А что там?

— Да тут еще ваш товарищ нашелся.

— Жив, не ранен? Кто такой? — голос Кораблинова прозвучал беспокойно.

— Живехонек! И даже очень. — А сам тихо Владимиру: — Товарищ командир, не говорите старшему лейтенанту, что арестовали меня. Крышка мне будет!

Пономаренко спрятал пистолет:

— Ну что ты… Спасибо, и не серчай. — И громко вперед: — Кораблинов, друже, это я, Пономаренко! Вы как?

Стрелок-бомбардир Кораблинов, с ним несколько солдат устремились навстречу.

— Я совершенно здоров, товарищ командир, а вы?

— В порядке. Ну, привалило счастье, что у своих…

Они обнялись. И тут командир батареи, старший лейтенант, подошел, поздоровался с Пономаренко, радушно сказал:

— Вам, товарищи, крепко повезло: всего час назад здесь были немцы. Как раз в этом овраге. Только что откатились.

Владимир спросил бомбардира, как прыгали остальные.

Бомбардир ответил, что прыгал за штурманом Легкоступом, а бортмеханик Маштаков стоял у люка, пропуская их вперед.

— Должно быть, за мной он и прыгнул, — убежденно добавил бомбардир, желая успокоить Владимира.

Командир батареи предложил летчикам поесть, но было не до еды.

Пономаренко сказал:

— Нам нужно поскорей узнать, все ли спаслись. И еще, товарищ старший лейтенант, подсобите поскорей добраться до штаба, вашего полка, необходимо срочно сообщить, что сбиты.

— Так я коней оседлаю?

— Если только самых смирных.

Старший лейтенант весело крикнул, чтобы оседлали Марфу и Рудика. Пономаренко понял, что командир батареи знает характеры лошадей своих не хуже, чем солдат.

Они долго ехали верхом по крутоярам. В темноте лошади иногда оступались. Усталые, измученные летчики с трудом удерживались в седлах. Кораблинов два раза сползал с седла, очевидно в дремоте.

В конце концов нашли начальника связи стрелкового полка, коротко пояснили, что с ними, попросили сообщить радиограммой. И опять на коней, подались теперь к месту падения самолета.

Начало светать, повеяло прохладой, стало зябко. Владимира бил нервный озноб. Обнаружились, куда ни глянь, дощечки с надписями: "Опасно! Минное поле!" Впрочем, встречались и такие: "Проход открыт! Разминировано. Старшина Краснов".

Владимир ощутил, как спину его передернуло холодком: "А ведь мы в темноте проезжали этим полем". Вслух он сказал Кораблинову:

— Вот и подумаешь: что там мы с вами? Вот кто настоящие смельчаки. Неутомимые фронтовые трудяги-саперы! Когда только успепн?

Бомбардир, пребывая в своих мыслях, не ответил. Проехали еще метров двести. Чу! Окрик:

— Командир, куда ж ты едешь, подожди своего радиста!

Радости не было предела. А вскоре услышали голос кормового пушкаря старшины Ярцева. Теперь их, спасшихся, собралось четверо. Они продолжали двигаться в направлении, которое им показывали солдаты. Солдаты видели, как падал корабль, распавшись на три горящие чисти. И многим, разумеется, казалось, что одна из частей упадет на них.

Ближе к окопам, метрах в двухстах, упало правое крыло, крепко обгорелое в моторной части. Тронулись дальше к балке, оттуда еще тянуло дымом. По словам солдат, туда упал фюзеляж. Вернее то, что от него осталось.

Двигались долго, молча и понуро, каждый со своими думами, мрачными и тяжелыми: "Кто же?.. Кого тут обнаружим?.."

Наконец увидели в балке бесформенные груды прокопченного, оплавленного и искореженного металла. Пожар кончился, но земля кое-где все еще дымилась. Несколько минут смотрели сверху в немом оцепенении, жутко было подступиться.

Им помогли пехотинцы, и спустя некоторое время удалось извлечь из груды, напоминавшей центроплан, два тела. Чуть ли не в обнимку. Во всяком случае, так показалось, к еще большему потрясению. Обгорелые парашюты с ними: значит, так и не пытались прыгать. Или отбросило от люка, когда самолет развалился? Как там у них было, кто теперь скажет?

По документам установили — старший борттехник Маштаков и техник Привалов. Пономаренко быстро отошел в сторону, чтоб взять себя в руки. Молоденький пехотинец со слезами на глазах провожал его взглядом и слышал, как он почти беззвучно шептал одну и ту же фразу: "Я так и думал… Так и думал…"

И в самом деле, Владимир в глубине души своей почему-то всегда опасался, что в решающий момент борттехник Маштаков не покинет самолет, пока его не покинет он, Пономаренко. А ему, как командиру корабля, предстояло прыгать последним, и ждать командира в такой решающий момент означало верную гибель для обоих.