Крылатые люди - [55]

Ежедневно, в ясную и ненастную погоду, пролетали их самолеты по трассе в один и тот же час с точностью, достаточной, чтобы в деревнях на этом маршруте люди могли по гулу моторов проверить ходики.

Но грянула война, Борис Кубышко пришел в дальнюю авиацию, и пришлось ему снова приобщаться к полетам по знакомому маршруту Москва — Кенигсберг — Берлин. В руках теперь он держал штурвал тяжелого бомбардировщика ТБ-7 (Пе-8).

И вот в ночь на 30 августа 1942 года Борис отправился в полет по этой трассе, в свой последний полет.

Погруженный в думы, Владимир не услышал легких шагов. Когда же поднял глаза, увидел трех девушек, по щекам их катились слезы. Одна спросила:

— Скажите правду, товарищ командир. Он помедлил. Потом сказал вставая:

— Надежд никаких. Повернулся и пошел прочь.

Первые сведения о пропавшем корабле с «пятеркой» на хвосте поступили из английских источников. В одном журнале появилась фотография нашего бомбардировщика, подбитого при возвращении из рейда на Берлин. На вертикальном оперении его отчетливо виднелась цифра «5»; англичане, очевидно, перепечатали фото из швейцарского журнала.

После войны удалось узнать о трагедии, постигшей наших героев.

Подбитый над Берлином, корабль Кубышко долго тянул к себе на восток. Баки корабля оказались пробитыми, и бензин постепенно вытек. Один за другим двигатели остановились, и Борису пришлось сажать самолет среди ночи куда придется.

Приземлились они так, что экипаж не пострадал. Но вот стало рассветать, и они заметили приближающихся немцев. Один из близких друзей Кубышко — майор Колечко вызвался прикрыть пушечным огнем с борта корабля отход наших людей к лесу. Немцев было много, и ничего другого не оставалось.

Десять человек вместе с их командиром Борисом Кубышко, захватив с собой гранаты, сумели скрыться в лесу, пока их товарищ, пожертвовав собой, обеспечил им отход. Долго бродили по лесам, зарывались в болотах, когда слышали лай собак, но, пробродив без пищи две недели, свалились в изнеможении и были схвачены преследователями.

Настали для них жуткие дни концлагерей. Но Кубышко и здесь не оставлял мысли о побеге. При попытке к бегству его сразила автоматная очередь.

Случилось это при налете группы тяжелых самолетов АДД на Орел в ночь на 20 июля 1943 года, иначе говоря, в самый разгар Орловско-Курского сражения: два наших корабля загорелись, и один из них был кораблем Владимира Пономаренко.

…Мы сидим с Володей в маленькой белой кухне. Он обхватил лоб обеими руками, стиснул ладонями виски, локти его оперлись о стол, между ними — чашка уже остывшего чая. Оба молчим. Я — жду, он — собирается с мыслями. Только слышится грустное цоканье дождевых капель в стекло. За шторами темень глубокой осени 1974 года…

Они имели задание разбомбить железнодорожный узел в Орле и шли во главе колонны из двенадцати самолетов.

К цели приближались так, чтобы выйти на нее прямо на боевом курсе. Было уже темно, и только позади-справа осталась тонкая полоска отблеска давно зашедшего солнца. Где-то глубоко-глубоко под ними отчетливо просматривалось огненное клокотанье великой людской битвы: вспышки артиллерийских залпов, огни пожаров.

А здесь, на высоте шести километров, было удивительно тихо, спокойно, недвижен воздух, крылья в нем застыли, как в твердой массе.

Но спокойствие в воздухе оказалось коварным. Они уже видели перед собой цель — железнодорожный узел, и тут штурман Миша Легкоступ нарушил напряженную тишину:

— Командир, вон там, чуть правее, за водокачкой, мой дом, там осталась моя мать…

— Она и сейчас там? — спросил Пономаренко.

— Да. Не успела уехать.

— Худо, брат! — пробормотал Владимир, не зная как быть.

Помолчали. Прошло еще минуты три. В это время Михаил лаконично корректировал курс:

— Пять вправо, командир. Владимир молча давил унтой на педаль.

— Угу, так хорошо. Еще. Попрошу два градусика вправо.

Пономаренко не выдержал:

— Черт возьми, все же бери левее водокачки!

— Чуточек вправо. Во-во… Так идти. Открываю бомболюки. Так. Так. Самую малость вправо… Ось! Замереть!

— Сброс!

— Пошли, тупорылые! — крикнул левый подшассийный стрелок.

Пономаренко уже ввел корабль в плавный разворот, и тут воздух совсем рядом встряхнуло разрывом зенитного снаряда. Все на корабле отчетливо услышали сухой треск разрыва, будто молния раскроила вековой дуб. Грохот двигателей после этого разрыва показался урчаньем кошки. Корабль подкинуло, качнуло на крыло. Еще серия разрывов, тоже очень близких. Владимир, затаив дыхание, круче наклонил самолет в развороте: "Уйти бы, уйти!.." Но эта мысль прервалась сильнейшим ударом слева. Тут уж без сомнения. Четкий щелчок. "Где-то тут… По крылу… Совсем близко".

И он услышал то, что так не хотел услышать и что ежесекундно, всегда ждал на фронте.

— Горит третий! — закричал центральный стрелок-пушкарь Секунов.

А тревожный голос борттехника Моштакова продублировал:

— Пожар на третьем моторе. Включаю огнетушение, командир.

Продолжая разворачиваться на обратный курс, Владимир стал скользить, пытаясь сбить пламя. Но огонь охватил всю правую часть центроплана. Осколки снаряда пробили баки, и бензин, выхлестываясь, образовал за крылом гигантский огненный шлейф. Ни потушить, ни сбить это пламя не представлялось возможным.