Кружево - [3]
театральным светом то в зеленоватые, то в розоватые тона, он смотрелся всякий раз
каким-то новым, но неизменно приманчивым. Казалось, вершащееся на подмостках
действо растворило Ее внимание всецело: невероятно длинные угольные ресницы
изумленно трепетали подчас, блестящие сочные губы чуть искривляла то слабая
улыбка, то – нежная грусть, и вся эта ласка сочувствия жертвовалась не Ему. «Все-
таки, если б сели на галерке, как-то можно было бы… - Его уже начинало щекотать
что-то похожее на ревность. – Хотя, что мы, дети? Театры-кинотеатры… Но грудь у
нее – это что-то! А после театра куда? В ресторан! Жрать хочу (о-о! зачем вспомнил!)
- Не правда ли, Выблая потрясающа! – сладким шепотом прошелестела Она.
- Какая?
- Артистка, главная героиня. Правда же, в этой роли она просто прелесть?
- Ну-у… да. Вот эта бабулька? – простосердечно радовался Он ее вниманию.
- Ой, какой ты… - со сладчайшей напевностью выговорила Она слова
укоризны и в знак наказания легонько шлепнула наманикюренными пальчиками по
Его руке. – Женщине, а тем более актрисе всегда двадцать.
- Нет, конечно… Я имел в виду… - зажигаясь от прикосновения, каким-то
фальшивым голосом горячо зашептал Он в ответ. – Я это… Я думал… думал, роль у
нее такая.
Спектакль продолжался.
Теперь артистов на сцене было двое. Женщине с рыжими буклями на голове,
торжественно восседавшей в одном из кресел, было никак не менее пятидесяти. Она
была облачена в роскошное длинное и широкое платье из какой-то блестящей
зеленой подкладочной ткани с нарисованным на рукавах и подоле кружевом. Против
нее на удалении нескольких метров стоял сухопарый актер лет тридцати с
набухшими под глазами мешками на желтоватом испитом лице. На нем была
почему-то вполне современная пиджачная пара, однако синий шейный платок,
завязанный а ля Байрон, намекал на совсем иную эпоху. В руках он держал цилиндр.
Женщина в кресле то и дело закрывала лицо руками, что, вероятно, должно
было изображать смущение, но говорила она сильным грудным голосом.
- Притом я вас вижу в последний раз, - говорила артистка, - я в последний раз
говорю с вами. Я люблю вас, - и она еще раз закрыла лицо руками в
разнокалиберных перстнях.
- Вы, Наталья Петровна! – изумлялся артист, отбегая от нее на два шага.
- Да, я. Я вас люблю. Я вас полюбила с первого дня вашего приезда, но сама
узнала об этом со вчерашнего дня… - не отнимая ладоней от лица, трясла головой
Наталья Петровна.
Тут артистка вскочила и, густо сыпля словами, принялась набрасывать круги
вокруг своего кресла. Слов было много, и потому она вновь и вновь садилась,
вставала и опять бродила по кругу, подобно коту ученому.
- Я благодарю вас за ваше молчание. Поверьте, когда я вам сказала…что я
люблю вас, я не хитрила… по-прежнему; я ни на что не рассчитывала; напротив: я
хотела сбросить наконец личину, к которой, могу вас уверить, я не привыкла…
А предмет ее воздыханий все топтался на месте, то вдруг порывисто
вскидывал голову, конвульсивно вздрагивал, вроде собираясь что-то сказать, но
вновь опускал глаза и принимался теребить цилиндр, точно вспоминая назначенный
текст.
- Прощайте, навсегда. Вы не уходите? – с особенным одушевлением
произнесла артистка и наконец замолчала.
Тогда заговорил артист:
- Нет, я не могу уйти…
И то: куда ему было уходить, если до окончания спектакля оставалась еще
уйма времени.
А в зрительном зале под нежным покровом кисейной мглы Он все чаще
возвращался взглядом к Ее переменчивому профилю. Когда же Его колено как бы
невзначай коснулось мягкого Ее бедра, Она вздрогнула, трижды обмахнулась
программкой и, оборотив к нему лицо с трепещущими на нем неправдоподобно
длинными ресницами, сказала:
- Вы любите Тургенева?
«Как же он ведет себя в более свободной обстановке? Подхватывает на руки,
бросает на диван и без всяких слов валится сверху? Хотя меня он вряд ли
поднимет… Или проигрывает долгую виртуозную увертюру, доводя свою жертву до
умоисступления? Какой запах! Но не хотелось бы опять ошибиться. Квартирную
плату хозяйка требует за полгода вперед. Интересно, а какой у него? Знал бы он, что
даже платье на мне и то заемное… Нет, пусть лучше он никогда этого не узнает. Как
он пахнет! Как хочется взять сейчас… и… схватить его… за руку. Что-нибудь
сделать… Закричать: на! на! возьми меня прямо здесь».
- Тургенева? – вновь Он был оживлен Ее вниманием. – Конечно. Я всегда…
Работа, правда, много времени отнимает. Но я вот недавно Агату Кристи читал.
«Ну вот, Тургеневы в ход пошли. Смотришь, это, на сцену и думаешь: неужели
когда-то люди были такими идиотами и вот такую чушь несли не переставая. Или ты
в самом деле наивная? Зашли бы лучше в супермаркет да и поехали к тебе домой.
Ну что вот это сидеть – себя мучить. После работы-то… И до чего же жрать хочется!»
- Что ты! Что ты! Кристи – это же литература развлекательная. Неужели ты
никогда не читал «Дворянское гнездо»?
Один из ранних рассказов Виталия Амутных. Входит в сборник «Матарапуна» (повесть и рассказы, Литфонд, 1992) ISBN 5-85320-026-7"У Виталия Амутных очень неожиданный талант. Я бы даже, пользуясь театрально-цирковой апологией, сказал так: талант белого, печального клоуна. После его блестящего словесного эквилибра остается что-то грустновато на душе. А казалось бы, так интересно и трогательно он придумывает мир".из предисловия к сборнику, Сергей Есин.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Гадость — это заливная рыба. Я не рискнул бы назвать войну гадостью.Понимаешь, „Русалия“ — это обогащенный уран. Сам знаешь, как обходятся с Ираном, готовящим атомную бомбу. Довольно странно было бы, если бы с тобой обходились иначе. Зная ситуацию Итиля, я воспринял выход в свет „Русалии“ как величайшее чудо. Ведь по той цензуре, которая тут царит, она даже не должна была выйти из печати. Но цензоры проглядели, а „Терра“ проявила безрассудство.„Терру“, уклоняющуюся от переиздания, не смотря на удачную распродажу тиража, не за что осуждать даже теперь.Так вот, узнали об обогащении урана и сделали оргвыводы.
«…ское царство» — правдивое отражение отечественной действительности в кривом зеркале. В погоне за правом «намазывать на булку сливочное масло» в условиях полного беспредела люди готовы нарушать все десять заповедей. Автор с присущей ему иронией превращает в трагифарс повествование о событиях на первый взгляд весьма обыденных, переворачивая жизнь своих героев с ног на голову и заставляя их попадать в ситуации, далекие от ежедневной скучной реальности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».