Крутая волна - [45]

Ивана Тимофеевича нигде не было видно, да и найти его в этой толпе казалось невозможным, и Гордей предложил:

— Пойдем к нему домой.

Тут было недалеко, но они добирались долго, потому что у Михайлы от свежего воздуха кружилась голова и Гордею приходилось поддерживать его. Поток людей медленно нес их вниз по течению улицы, оркестр опять играл «Марсельезу», узкое ущелье улицы, казалось, до самого неба заполнено флагами — даже непонятно было, откуда их столько взялось. Несмотря на мороз, многие окна домов были распахнуты, оттуда в улицу свешивались гроздья голов, тоже что‑то кричавших. Из окна третьего этажа выбросили- разорванный пополам портрет царя, одна половинка, свернувшись клубком, упала в толпу, а вторая долго плавала в воздухе, и, медленно опускаясь, царь строго и подозрительно смотрел одним глазом на идущих внизу людей, и щека его нервно подергивалась.

Чья‑то рука вытянулась вверх, на лету подхватила обрывок портрета и наколола его на штык солдата в серой папахе. Штык проткнул глаз насквозь, и теперь царь смотрел вверх, в исхлестанное флагами хмурое небо, мертвым, жутким взглядом. Золотой эполет царского мундира бил — солдата по лицу, солдат весело отмахивался от эполета и заковыристо матерился.

4

Им открыла Наталья. Она, как и. все в этот день, была сильно возбуждена и, хотя заметно похудела, с тех пор как Гордей увидел ее впер — вые, выглядела такой же крепкой, на щеках играл здоровый румянец. Похоже, что приход Гордея обрадовал ее, она улыбнулась ему широко, открыто и радостно:

— А, это вы?

— Здравствуйте! — громко сказал Гордей, но Наталья приложила палец к губам и прошептала: — Тише! — И вдруг нахмурилась, увидев Михайлу. Так же шепотом спросила: — Кто это?

— Из тюрьмы, знакомый.

— Тогда проходите. — Она шире распахнула дверь и еще раз предупредила: —Только тихо.

В той самой комнате на первом этаже стояло и сидело человек двадцать, в основном штатских, но было и несколько матросов, среди них Гордей увидел и Заикина, кивнул ему. В комнате густо, слоями плавал табачный дым, и в этом дыму голос Ивана Тимофеевича звучал как‑то глухо. Самого Наташиного отца из‑за спин и голов Гордей не видел, но голос был, несомненно, его:

— Сейчас, товарищи, важно не упустить момент. Нельзя давать врагу опомниться, вслед за первым ударом надо наносить второй, третий. Главное, перетянуть на свою сторону армию и флот… Наташа, кто там пришел?

— Это я, Шумов, — сказал Гордей. — Со мной еще товарищ Михайло, тоже из тюрьмы.

Все обернулись, с любопытством посмотрели на Михайлу, а он стал пробираться в глубь комнаты. Иван Тимофеевич поднялся ему навстречу, и они крепко обнялись.

— А я уж думал, не найду вас, — сказал Михайло. — Да вот Гордей, оказывается, знает.

Иван Тимофеевич отрекомендовал его:

— Товарищи, это представитель Петроградского комитета.

— Ну какой я сейчас представитель? — усмехнулся Михайло. — Теперь я в вашем распоряжении. Извините, помешал.

Иван Тимофеевич, теперь уже стоя, продолжал:

— Власть в городе должна перейти в руки Совета рабочих депутатов. У нас уже есть опыт тысяча девятьсот пятого года. Надо повсеместно создавать Советы и не дать меньшевикам и эсерам захватить в них большинство.

— А как же на кораблях? — спросил Заикин.

— Давайте обсудим. Думаю, и там надо создавать свои органы. Пусть это будут судовые комитеты, как на «Потемкине». Но над ними должно быть единое руководство, нужен какой‑то центр. Как известно, в тысяча девятьсот пятом году у нас был создан Главный судовой комитет. Возможно, и сейчас будет создана подобная организация. Но нам ждать ее создания нельзя. Думаю, что судовые комитеты надо подчинить местным Советам. Точнее, это должен быть единый Совет рабочих, матросских и солдатских депутатов…

В наружную дверь постучали, и Наташа пошла открывать. Вскоре в комнату ввалился матрос с «Москвитянина», фамилию его Гордей не знал. Но другие, видимо, знали этого матроса, кивали ему как старому знакомому, а Иван Тимофеевич пригласил:

— Проходи, что стал в двери?

— Некогда тут рассиживаться, — сказал матрос. — Я за указаниями. Что далыпе‑то делать? Наши там офицерьев поубивали, которые повреднее были. Галдеж стоит несусветный, надо бы разъяснить, что к чему и куда дальше‑то. На других кораблях тоже галдят, а вы тут заседаете.

— А ведь он верно говорит, — поддержал матроса Иван Тимофеевич. — Позаседали и хватит. Вопрос, по — моему, всем ясен. А если что будет неясно по ходу дела, присылайте связных, разъясним. Но на это тоже не надейтесь, руководствуйтесь своим классовым чутьем. А теперь прошу всех разойтись по своим местам.

Разошлись быстро и нешумно. Гордею хотелось поговорить с Натальей, но она вдруг куда‑то исчезла, а Заикин поторапливал:

— Идем быстрее, а то наши тоже не знают, что делать дальше.

Когда вышли на улицу, было уже темно. Фонарей в этот вечер не зажигали, сырой ветер гулял по улицам, гоняя обрывки каких‑то бумаг, хлопал полотнищем флага, висевшего над проходной. В темноте красный флаг казался черным крылом огромной трепыхающейся птицы.

Глава девятая

1

В ночь на 3 марта 1917 года комендант Ревельской крепости Лесков, только что вступивший в должность вместо раненого Герасимова, не спал. К двум часам прибыли начальник дивизии подводных лодок контр — адмирал Верде — ревский и начальник первой бригады крейсеров контр — адмирал Пилкин. Оба изрядно перепуганы, но виду не подают— на лицах непроницаемое выражение озабоченной деловитости, оба немногословны. Возможно, завидуют столь внезапному его выдвижению. Впрочем, вряд ли. В такое время…