Крушение надежд - [287]

Меня особенно потрясло, что пропал твой учебник. Ты давал мне читать его в рукописи. Я честно высказал свое мнение: такие ценные и интересные книги создаются раз в полвека. Что это значит, приказать рассыпать набор книги, в которую автор вложил столько знаний и опыта?! Ведь это кладезь мудрости! Рассыпать набор — это акция раздражения тупых людей. Они не могли и не захотели оценить тебя, им это было не надо. Уничтожив твой учебник, они лишили тысячи врачей возможности повысить уровень своего образования.

— Ой-ой, Фима, я чуть ли не плакал, когда узнал об этом — мой самый главный труд был уничтожен. Это зверство, зверство не только передо мной, но перед наукой. Ведь были положительные рецензии солидных ученых. Так почему, за что?!

— За то, что ты не с ними. Это особая порода выращенных советской властью псевдоученых. Эти карьеристы не имеют никаких ученых корней, они тебя не понимают и не признают.

— Ой, ой, не с ними… Как я мог быть с ними, если мы все, все понимаем по-разному? Но скажи мне, почему нас, евреев, не понимают и не принимают? Мы ведь ничем не мешаем, наоборот, своим примером мы помогаем им. Мы во всем, во всем, как русские, мы просто их городские соседи.

— Да, городские соседи. В этом четко выраженная моральная сила евреев: их поразительная способность видоизменяться, приспосабливаться, становиться похожими на людей, среди которых они живут. Да, мы во всем, как русские, наши соседи. Но еврейский национальный характер многогранен, и в этом одна из причин, почему большинство народов не понимают нас. И русские тоже не захотели понять. Они все видят только одну сторону, одну грань национального характера евреев, и она их раздражает.

— Какую сторону, какую грань?

— Врожденную активность и сообразительность. Нам всегда и везде помогали выжить типичные еврейские черты: активность, гибкость и цепкость ума, жажда знаний, любовь к образованию. Это и есть наша суть. Ты сам этому лучший пример. С начала жизни в России бесправие и бедность заставляли евреев приспосабливаться и даже выработали в них черты суетливости и хитроумия, чтобы суметь выжить. Тогда стали сочинять анекдоты, высмеивающие евреев. Но наша адаптация к чужому окружению — это способность внутреннего преображения. С языком чужого народа к нам приходит глубокое понимание его духа, его чаяний, его образа жизни и мыслей. Огромное давление, которое всегда оказывали на наш маленький народ другие нации, означало одно: мы должны были либо приспособиться, раствориться в них, либо умереть. Что получилось в Германии? Сотни лет евреи жили там, растворились в немецком народе и достигли благополучия. Но потом все-таки Гитлер с его подручными стал евреев истреблять. И вот что произошло: большинство населения той культурной Германии или молча соглашались с этим, или активно помогали ему. А ведь к этому подходили близко и в царской России во время многочисленных зверских еврейских погромов, а потом повторилось и в Советской России во времена Сталина. Только смерть диктатора помешала «окончательному решению еврейского вопроса». Ведь тогда в газетах писали, что евреи должны искупить свою вину перед русским народом. Какую вину, в чем вина? В том, что мы полностью приспособились к русской жизни и во всем стоим рядом, как соседи, как равные? Но именно этого они и не хотят — признать нас равными.

Рупику было тяжело слушать это.

— Ой-ой, ты прав, я сам видел и слышал это еще студентом. Но потом, во времена Хрущева и Брежнева, все вроде успокоилось, у евреев появилась надежда. И я тоже надеялся, что в новых условиях я отдамся своей мечте — науке и искусству врачевания.

— Надеялись, но не было поступательного движения, — сказал Ефим. — Евреи надеялись на лучшие времена при хрущевской оттепели и даже после нее. А оказалось, что инакомыслие преследовалось, как зло, а независимое слово — как оскорбление государственной устойчивости. Сколько способностей продолжали вянуть, потому что оказались ненужными. Вместо ожидаемых надежд нравственное душегубство, мы по-прежнему остаемся в душной атмосфере. Евреи еще пытались улучшить свою жизнь и жизнь других, начав диссидентское движение. Но и это не удалось, и тогда они ринулись уезжать.

— Объясни мне, что такое есть в нас, евреях, что мы не смогли ужиться в России?

— У евреев в душе постоянно звучит властный зов к чему-то лучшему, к чему-то иному. Это еще одна сторона еврейского характера. Этот зов требует от нас чего-то противоположного привычным нашим обстоятельствам, требует изменений. Это стремление к самопознанию. Да, здесь нас не уничтожают, но хотят покорить, как хотели покорить тебя. Ты этому яркий пример. Предложение вступить в партию было западней. Но мы, евреи, самый упрямый народ в мире, который невозможно покорить, народ, который можно погрузить в воду, но нельзя утопить, который можно ломать, но нельзя уничтожить, который можно разорвать на куски, но эти куски останутся живыми и срастутся снова. В той же мере, в которой мы изменяемся, мы продолжаем помнить, что мы евреи, в нас есть нечто особое и в конечном счете мы не похожи на других.