Крушение Агатона. Грендель - [119]

Шрифт
Интервал

Порой я спускался вниз.

Она несла чашу с медом от стола к столу, спокойно улыбаясь, как будто люди, которых она угощала, таны ее мужа, были ей родными. Старый король задумчиво смотрел на нее, зачарованный ее красотой, как бывал зачарован пением Сказителя, только несколько по-другому: перед ним возникало не видение славных деяний, которые можно совершить, и не поэтический пересказ кровавого прошлого, но красота в настоящем, красота, делающая иллюзорным течение времени, некий низкий закон, действие которого было теперь приостановлено. Значение как качество. Когда пьяные мужчины спорили, выдвигая теорию за теорией, побивая глупость глупостью, она, не произнося ни слова и никого не осуждая, проходила между ними, разливая мед, словно материнскую любовь, и они смягчались, вспоминали про свою человечность — точно так же они смягчились бы, услышав крик ребенка, попавшего в беду, или увидев страдания старика, или ощутив приход весны. Сказитель пел о вещах, которые раньше не приходили ему в голову; о спокойствии, о красоте, о мудрости более терпимой и действенной, чем мудрость Хродгара. Старый король смотрел на королеву, такую далекую от него, хотя она делила с ним ложе, и размышлял.

Однажды вечером она остановилась перед Унфертом. Он сидел сгорбившись, как всегда горько улыбаясь, мускулы напряжены, точно старые корабельные канаты во время шторма. Безобразный, как паук.

— Мой господин? — сказала она. Она часто обращалась к танам «Мой господин». Служанка даже для низших среди них.

— Нет, благодарю, — сказал он. Мельком глянул на нее и опустил глаза, с усилием улыбнувшись. Она ждала совершенно невозмутимо, разве что едва заметное удивление отразилось на ее лице. — Мне уже хватит, — добавил он.

На другом конце стола один из танов, осмелевший от хмельного меда, сказал:

— Некоторые, как известно, убивают своих братьев, если выпьют слишком много меда. Ха-ха!

Несколько человек засмеялись.

Унферт застыл. Лицо королевы побледнело. Унферт еще раз посмотрел на нее и отвел взгляд. Его кулаки на столе крепко сжались в нескольких дюймах от ножа. В зале наступила тишина. Удивительные глаза королевы глядели будто из иного мира, иного времени. Кто знает, что она поняла? Мне, по крайней мере, было известно, что этот братоубийца, словно шутовскую маску, сначала нацепил на себя созданный Сказителем образ, потом эта маска была с него сорвана, и теперь он, наконец, стал тем, чем был: мыслящим животным, лишенным покрова прежних иллюзий, но упорно цепляющимся за жизнь, мучимым стыдом и бессмыслицей, потому что самоубийство было, как и его жизнь, недостойно героя. И только убийственная насмешка могла разрешить этот парадокс. Мгновение остановилось, будто какое-то препятствие преградило путь времени: по-прежнему никто не шевелился, никто не говорил. С каким-то вызовом Унферт, убийца своих братьев, снова поднял глаза и посмотрел на королеву, но на сей раз не отвел взгляд. Презрение? Стыд?

Королева улыбнулась. Невероятно, как цветение роз в декабре.

— Это в прошлом, — сказала она. Так оно и было. Демон был изгнан. Я увидел, как пальцы его разжались, расслабились: и — мучительно борясь с желанием заплакать или издать презрительный рев — я уполз обратно в пещеру.

Дело, понимаете ли, не в том, что она была таинственным источником радости, которая изливалась на всех. Она лежала возле спящего короля — я наблюдал за ней, куда бы она ни шла, — искусный соглядатай, неистощимый на разного рода уловки; глаза ее были открыты, в ресницах блестели слезы. В такие минуты она была больше ребенком, чем женщиной. Думала о доме, вспоминала родные места в землях Хельмингов, где когда-то играла, до того как отказалась от своего счастья ради них. Она прижимала к себе худое обнаженное тело короля так, словно он был ребенком, и только ее белые руки отделяли его от мрака. Иногда, пока он спал, она выскальзывала из спальни, прокрадывалась к дверям чертога и уходила одна в ночь. Одна — и никогда в одиночестве. Мгновенно за ней следовали стражники, охраняя ее, как бесценную жемчужину в сокровищнице Скильдингов. Она замирала на холодном ветру, глядя на восток, одной рукой прижимая ворот платья к горлу; вокруг нее, как деревья, стояли безмолвные стражники. Совсем еще дитя, но перед ними она ничем не выдавала своей печали. Потом один из стражников обращался к ней, говорил про холод, и Вальтеов, улыбнувшись, кивала в знак благодарности и возвращалась во дворец.

В ту зиму приехал ее брат со своим медведем и многочисленной свитой. Их болтовня и смех долетали до самых утесов. Хозяева и гости пили, Сказитель пел, потом они снова пили. Я слушал издалека, пока хватало сил выносить это, в голове у меня стучали слова дракона, затем, как всегда не выдержав, я спустился Завывал ветер, наметая сугробы и заволакивая ночь снежной пылью. Я шел, пригнувшись от холода, прикрывая глаза руками. Передо мной возникали смутные очертания деревьев, столбов, коровников, потом исчезали, поглощенные белой мглой. Приблизившись к Оленьей Палате, я почувствовал вокруг себя запах стражников, но разглядеть их не мог; они, конечно, тоже не видели меня. По колено увязая в сугробах, я подошел вплотную к стене и прижался к ней, чтобы согреться. Она тряслась и дрожала от шума внутри. Я приник к щели, которой всегда пользовался, и стал наблюдать.


Еще от автора Джон Чамплин Гарднер
Осенний свет

Роман крупнейшего американского прозаика отмечен высоким художественным мастерством. Сталкивая в едином повествовании две совершенно различные истории – будничную, житейскую и уголовно-сенсационную, писатель показывает глубокую противоречивость социально-психологического и нравственного климата сегодняшней Америки и ставит важные вопросы жизни, искусства, этики.


Грендель

Будучи профессиональным исследователем средневековой английской литературы, Гарднер с особенным интересом относился к шедевру англо-саксонской поэзии VIII века, поэме «Беовульф». Роман «Грендель» создан на литературном материале этой поэмы. Автор использует часть сюжета «Беовульфа», излагая события с точки зрения чудовища Гренделя. Хотя внешне Грендель имеет некоторое сходство с человеком, он — не человек. С людьми его роднит внутренний мир личности, речь и стремление с самореализации. В этом смысле его можно рассматривать как некий мифический образ, в котором олицетворяются и материализуются нравственные и духовные проблемы, существенные для каждой человеческой личности.


Жизнь и время Чосера

Книга Джона Гарднера представляет собой серьезное документированное и одновременно увлекательное жизнеописание английского средневекового поэта Джеффри Чосера.Из нее мы узнаем, в чем поэт был традиционен, отдавая дань господствующим этическим, религиозным, философским воззрениям, в чем проявлял самобытность и оригинальность, что сделало его гениальным художником слова.Мир средневековой Англии, в которой жил Чосер, ее люди, культура, традиции и нравы предстают удивительно ярко и ощутимо.Рекомендуется широкому кругу читателей.


Искусство жить

В основу данного сборника легла книга «Искусство жить» и другие рассказы» (1981). События иных историй этой книги вполне реальны, других - фантастичны, есть здесь и просто сказки; но их объединяет в единое целое очень важная для Гарднера мысль - о взаимной связи искусства и жизни, о великом предназначении Искусства.


Джон Нэппер плывет по вселенной

Опубликовано в журнале «Иностранная литература» № 7, 1976Из рубрики "Авторы этого номера"...Рассказ «Джон Нэппер плывет по вселенной» взят из сборника «Староиндийская защита» («The King's Indian», 1974).


Никелевая гора.  Королевский гамбит.  Рассказы

Проза Джона Гарднера — значительное и своеобразное явление современной американской литературы. Актуальная по своей проблематике, она отличается философской глубиной, тонким психологизмом, остротой социального видения; ей присущи аллегория и гротеск.В сборник, впервые широко представляющий творчество писателя на русском языке, входят произведения разных жанров, созданные в последние годы.Послесловие Г. Злобина.


Рекомендуем почитать
Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ада, или Эротиада

Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.


Зеленый человек

Кингсли Эмис, современный английский писатель с мировой славой, известней у нас двумя романами — «Счастливчик Джим» и «Я хочу сейчас». Роман «Зеленый человек» (1969) занимает особое место в творчестве писателя, представляя собой виртуозное сочетание таких различных жанров как мистический триллер, психологический детектив, философское эссе и эротическая комедия.


Человек внутри

«Человек внутри» (1925) — первый опубликованный роман еще очень молодого Грэма Грина — сразу стал пользоваться «необъяснимым», по определению самого писателя, читательским успехом. Это история любви, дружбы, предательства и искупления, рассказанная с тонкой, пронзительной лиричностью.