Круглая молния - [27]

— С легким паром, дед Кузьма.

— Спасибо, Макарыч. А ты не желаешь отвести душу? Ох и ядрен ноне парок!

— Как-нибудь в другой раз.

— А ты чего пехом?

— Да вот машина застряла.

— А ты зайди обсушись. Пережди дождик. Видишь, окошко в небе проглянуло, значится, скоро кончится.

Изба деда Кузьмы оказалась просторной, но очень низкой — от старости в землю вросла — так что Ивану Макаровичу пришлось чуть ли не в пояс согнуться, входя на порог.

— Так и живешь один, дед Кузьма?

— Почему один? Вдвоем с котом. Тоже Кузьмой зовут. Вот и мыкаем горе — два Кузьмы.

И он показал на лавку, где сидел большой рыжий кот и плотоядно облизывался, глядя на копошащихся в углу цыплят.

Иван Макарович снял мокрую куртку, оглядываясь, куда бы повесить.

— Сейчас печку растоплю, — засуетился дед Кузьма и кинулся в сенцы за дровами.

Из-за дождя в хате был полумрак, может, поэтому Иван Макарович не сразу заметил сидящую в дальнем углу женщину.

— Простите, здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила та, но даже не взглянула на него, занятая чем-то своим, а чем, Иван Макарович так и не разглядел.

С охапкой березовых дров в избу ввалился дед Кузьма.

— Везет мне сегодня на гостей, — сказал он, подкладывая в печь шуршащую, сухую бересту — для растопки. — Только собрался в баню, гостья на порог. А ты что же, Макарыч, не знаешь? Это ж ваша, снегиревская, учителка. Грибы в лесу собирала и заблудилась. А тут дождь…

У ног учительницы стояла корзина с несколькими колосовичками, сама же она сидела спиной к окну, а руку держала почему-то вытянутой вперед и чуть-чуть вверх, как для салюта. И только приглядевшись, Иван Макарович увидел, что по оголенной руке у нее ползет пчела.

— Укусит, — засмеялся он.

Учительница лишь улыбнулась:

— Зачем ей меня кусать? Я ей зла не желаю.

— Придвигайтесь к огню, — пригласил дед Кузьма, — сушитесь.

— Так вы новый биолог? — догадался Иван Макарович. — Вера Сергеевна, кажется? Ну, как там моя дочь Катя?

— Очень любознательная девочка, — ответила Вера Сергеевна. — Правда, иногда подленивается. Но с кем не бывает? Это ведь дети…

Она придвинулась к самой печке, стала смотреть в огонь. Короткие волосы ее, подсыхая, чуть курчавились к сползали на глаза. Тогда она нетерпеливо отбрасывала их взмахом головы, но волосы опять падали на лицо, мешая глядеть в огонь.

— Дети, — вздохнул Иван Макарович, — милые мои ребятишки.

— А вы что — тоже учитель? — спросила Вера Сергеевна.

— Бывший.

— Не понравилось?

— Просто судьба так сложилась.

— Судьба? — переспросила Вера Сергеевна, и в голосе ее он уловил насмешку.

— Не судьба — райком партии. Вызвали, рекомендовали.

— И вы согласились?

— Как видите, — Иван Макарович развел руками. — Теперь уж, наверное, все перезабыл. В каком году были Пунические войны?

Вера Сергеевна переправила ползшую пчелу на другую руку и лишь потом взглянула на председателя…

— Конечно, зарплата современного учителя…

— Не в зарплате дело, — не дал ей докончить Иван Макарович, — хотя…

Он взял кочергу, поправил в печи поленья, отчего огонь полыхнул так жарко, что Вера Сергеевна отодвинулась.

— Вы моей пчеле крылья опалите. А без пчел у вас и рожь не зацветет… — Приподняла руку, давая возможность ближе разглядеть мохнатую, в белых ворсинках пчелу. — А все-таки почему вы сменили профессию? — помолчав немного, спросила она.

Иван Макарович засмущался, сгреб в ладонь свою бородку.

— Как вам это объяснить… Понимаете, ведь я тут родился.

— Ну и что? — не приняла его ответа Вера Сергеевна.

— Да ведь уже по одному этому на мне лежит, думается, некая ответственность. А может быть, даже вина…

— Вина? Перед кем?

— И снова не знаю, как вам сказать… Ну, перед людьми, перед землей… Перед совестью своей, наконец. Нужно же было кому-то поднимать колхоз — совсем разваливался. Руководители — сплошь «варяги», что им до наших деревенских бед. Вот я и взялся. — Он улыбнулся: — К тому ж, можно сказать, я не менял профессии. Председатель колхоза тоже воспитатель.

— Выходит, вы смирились со своей судьбой?

Она посмотрела ему прямо в глаза — так смотрят судьи или дети, требуя ответа начистоту, и он честно признался:

— Кажется, смирился… И только иногда во сне уроки веду… Двоечки в журнал ставлю…

— Хорошо, что во сне хоть — двоечки-то, — раздумчиво согласилась Вера Сергеевна и умолкла, будто забыв и про самого Ивана Макаровича, и про их разговор.

Теперь они сидели молча, лишь огонь потрескивал в печи да за окном то и дело сверкали молнии, погромыхивал гром.

— Кажись, проносит, — крестился дед Кузьма. — Оно бы и хватит…

Ивану Макаровичу хотелось расспросить Веру Сергеевну, как попала она к ним — по распределению или по своей охоте, и надолго ли, но он почему-то не решался. К тому же хорошо было сидеть в старой деревянной избе, смотреть в огонь и ни о чем не думать. Сидеть и все. Но чтоб рядом сидела и она — такая строгая, большеглазая, с короткими волосами, все время падающими на глаза. Правда, сбоку Ивану Макаровичу был виден лишь один ее глаз, прикрытый длинными густыми ресницами. И был он странно похож на ползающую у нее по руке мохнатую пчелу.

Вера Сергеевна пошевелилась.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила она.