Круги судьбы - [5]

Он искренне зааплодировал:

— Bueno![2]

Одна бровь — щепотка нежнейших птичьих перьев — взлетела вверх, выражая вопрос.

— Вы приняли неизбежное, сеньорита.

— Что… — сейчас ее серо-голубые глаза заглядывали в его глаза, а ее голос, несмотря на твердо принятое решение оставаться спокойным, был не совсем ровным, — неизбежное?

— Вы разве не знаете? — Что ей можно было ответить, этому очаровательному, полному надежды и собственного достоинства ребенку?

— Я понимаю, что самолет не может долететь благополучно, если ведет себя, как подбитая птица, — сказала она, остановив на нем выжидающий взгляд.

— Стоимость ремонта двигателя непомерно высока. Року придется выбросить его и купить новый самолет, так что, когда полетите назад, цена удвоится! — Неплохая психологическая подготовка, подумал он, говоря это и глядя, как улыбка тронула ее застывшее от страха лицо.

— Фелипе, почему вас называют el valiente? — спросила она.

Прежде чем он успел ответить, Рок закричал:

— Пристегнитесь перед посадкой!

Только он успел это произнести, как удар о землю, казалось, встряхнул все кости Аниты. Теперь, когда все закончилось, ей захотелось немного посидеть без движения, чтобы прийти в себя и, наверное, помолиться, но Фелипе этого не позволил. Он силой поднял ее на ноги и подтолкнул к выходу.

Самолет приземлился на хвост. До поверхности земли, казалось, опасно далеко, но стоило Аните замереть, как Фелипе Санчес толкнул ее в спину, выбросив из самолета. Анита неуклюже приземлилась и тут же согнулась — лодыжку пронзила боль, резкая, как яркое пламя. И опять ей захотелось остаться на месте, чтобы погрузиться в сладостное забытье. На этот раз Рок потянул ее кверху, поставив на здоровую ногу, и, обняв за талию, потащил прочь от самолета.

— Где Фелипе? — спросила она. Поднявшаяся пыль проникла в горло и мешала говорить.

— Пытается высвободить Монику Перриман. Ее кресло зажало, и она ударилась головой.

— Он ее вытащит?

— Да или погибнет, пытаясь это сделать, — последовал мрачный ответ. — А теперь вы должны… — И его голос стих, исчез.

Анита открыла глаза и оказалась в совершенно враждебном мире, состоявшем в основном из громадных валунов причудливой формы, изуродованных и исполосованных застывшей лавой. Это было похоже на кадры фильма ужасов, и она бы не удивилась, если бы сейчас над ней склонился Франкенштейн. Не удивилась она, и увидев глаза испанца в нескольких дюймах над собой. Не удивилась, но пришла в полный восторг.

— Привет, Фелипе, el valiente! — сказала она.

— Вам нравится меня так называть? — застенчиво спросил он.

— Что вы такого сделали, — размышляла она вслух, — чтобы заработать такой почетный титул?

— Лучше спросите, что я делаю. Боюсь, слава человека измеряется его настоящими делами.

— Я вам не верю! — На этот раз его брови поползли вверх. — Вы ничего не боитесь, — пояснила она. — Вы вытащили миссис Перриман из самолета?

— А что вам об этом известно?

— Рок сказал мне, что ее кресло было зажато и она ударилась головой. Вы ее вытащили?

— Да, — мрачно ответил он.

— А где Рок?

— Он пошел за помощью.

— А почему вы не пошли с ним?

— Оставить тут одну мою хромую уточку?

— А кто здесь еще есть?

— Никого.

— А Моника Перриман?

— О, да! — Анита проследила за невольным движением его подбородка и увидела лежащее невдалеке тело. Моника Перриман, спрятанная от ветра за огромным валуном, была накрыта пиджаком Фелипе. Анита тронула тонкий материал его рубашки, заметив, что и галстука на нем нет. Она отметила контраст между смуглой кожей у него на шее и ослепительной белизной рубашки; такой же белизной сверкали и его зубы.

— Наверное, миссис Перриман чувствует себя уютно и тепло в вашем пиджаке.

— Вам холодно?

— Нет, — соврала она.

— Как ваша лодыжка? Уже легче?

Анита посмотрела на свою лодыжку. Нога была аккуратно перевязана полоской бледно-серого цвета, на которой мерцали серебряные полумесяцы.

— Мой галстук был рад вам помочь! — Фелипе мрачно усмехнулся, увидев ее смущение.

— Кажется, от меня одни неудобства, сеньор… Извините, я не вполне разобрала вашу фамилию.

— Фелипе вполне сойдет, мисс Херст.

— Зовите меня Анитой.

— Анита — испанское имя.

— Конечно. Я наполовину испанка, по маме. Но я вам уже говорила.

— Вы сказали, что Лехенда родина вашей мамы. Человек вполне может родиться в стране, не относясь к коренной национальности. Как же дочери Испании удалось дать жизнь столь типично английскому созданию?

— Это самая большая печаль всей моей жизни. Может быть, природа исправит свое упущение, даровав мне типично испанских детей. Знаете, маленькой девочкой я часами предавалась скорби по поводу того, что унаследовала бледность своего отца-англичанина, а не черные мамины волосы и карие глаза. У нее были чудесные глаза — яркие и сияющие, и скрывали ее мысли за темным занавесом. Мои же — источник непоследовательности. Они отражают всю меня.

— Вы полагаете, что вы человек непоследовательный?

— Я прожила такую бесполезную жизнь, — заговорила Анита, раздумывая, не рассказывает ли она слишком много. Она никогда не была особенно сдержанной, но сейчас поняла — еще немного, и она раскроет душу перед этим мужчиной. Кажется, ей станет гораздо лучше, если найдется сочувствующий слушатель. А Фелипе оказался весьма сочувствующим, он слушал очень внимательно.