Круг замкнулся - [5]

— А мне она сказала, что в своё имение едет, и что пробудет там всё лето.

— Очевидно наконец-то намеревалась познакомиться с унаследованными владениями, от которых, впрочем, почти ничего не осталось. Земля и лес давно проданы, да и от барского дома Илья Никифорович давно бы избавился, но не мог, дом — заложен — перезаложен.

«Муж нищий, а супруга триста тысяч рублей имела. Путешествует первым классом, номер лучший в гостинице заказала, брошками-серёжками вся обвешана. Разбогатела после кончины дражайшего супруга?».

— А давно он скончался? — поинтересовался титулярный советник.

— На прошлый Покров, как мне сказали. Он не у нас умер, в Москве.

— А женаты они давно?

— Точно не скажу, но, когда я его в последний раз видел, Илья Никифорович уже был венчан. А видел я его на прошлую Троицу. Правда до этого он в наших краях лет десять не появлялся, так что ничего про его супружеский стаж сказать не могу.

— И от чего умер не знаете?

Следователь покачал головой:

— Никогда не интересовался.

Мечислав Николаевич подошёл к столику и задумчиво стал перебирать акции. Взгляд его упал на вытесненный на коже золочёный штемпель.

— Смотрите, а папочка-то именная!

Следователь взял папку в руки и прочитал:

— «Густав Бернтович Рютенен, присяжный поверенный». Очевидно, при помощи этого господина покойная и приобрела акции. А может быть он вообще всеми её делами управлял — барыня то, судя по всему, при средствах.

— Скорее всего, — задумчиво сказал Кунцевич, прошёлся по номеру и остановился у кровати, на которой несколько часов назад так приятно провёл время. Ему сделалось не по себе.

— Тело в постели обнаружили? — спросил он у следователя.

— Да. Револьверчик на полу валялся, под правой рукой. Входное отверстие имеет характерные следы от пороховых газов, указывающие на то, что выстрел был произведён в упор. Следов борьбы на теле не обнаружено, ночная рубашка повреждений не имеет. Бумажник и кошелёк на месте, наличных денег — 467 рублей. Драгоценности — в прикроватной тумбочке. Серьги, кольца, браслет и цепочка. Даже на первый взгляд — вещи весьма дорогие. Очевидно, что похищено ничего не было. Так, что самоубийство, Мечислав Николаевич, самоубийство.

— А труп вскрывать будете?

— Можно было бы обойтись и без вскрытия — причина смерти очевидна, но наш прокурор требует вскрывать трупы по всем делам. Желаете присутствовать?

— Если вы не возражаете. А из какого именно револьвера она застрелилась?

— Из дамского «Браунинга»[3], калибра две с половиной линии[4].

— А выстрел кто-нибудь слышал?

— Нет. Вы, например, слыхали?

Кунцевич отрицательно покрутил головой:

— Но я сплю очень крепко. «Да и устал вчера, — добавил он мысленно, — обессилил».

— Очевидно другие постояльцы — тоже. Вас всего четверо во всей гостинице жило. А коридорный, собака, пьян напился, его едва добудились. Если вопросов больше нет, тогда прошу следовать за мной в земскую больницу, доктор заждался уже, наверное.

В прозекторской Кунцевич долго не задержался — он осмотрел труп, и не дожидаясь, пока врач начнёт пилить черепную коробку помещицы, вышел на свежий воздух. «Всё-таки убийство, — подумал он. — Рассказать, или промолчать? Уж больно неохота возвращать себе статус подозреваемого». Подумав с минуту, Мечислав Николаевич принял решение, и, протиснувшись через толпу ожидавших приёма мужиков и баб, зашагал к гостинице.

— Во сколько поезд на Москву, любезный? — поинтересовался он у портье.

— Без четверти четыре.

— Чёрт, на этот я уже не успеваю, — расстроился титулярный советник, взглянув на часы. — А следующий?

— Тоже без четверти четыре, только завтра. Он один у нас.

— Пошлите кого-нибудь за билетом во второй класс.

— Слушаюсь.

— Я смотрю, немного у вас постояльцев.

— Не сезон-с. Когда ярманка, или съезд какой, раскладные кровати в номера ставим, а по эту пору если трое-четверо господ живут, уже хорошо. Вот дороги подсохнут, поедет помещик в город по делам, али по магазинам — веселее станет.

— Сейчас тоже четыре человека живёт?

— Поутру четверо жило, а сейчас двое осталось — вы да господин землемер. Он уже вторую неделю живёт, конца распутицы дожидается.

— А четвёртый гость стало быть съехал?

— Съехали-с, на вокзал его извозчик повёз.

— А кто таков был?

— Немец какой-то. — Портье открыл толстенную книгу и прочитал, — Карл Иванович Кречмер из Москвы. Вчера приехали-с.

— Что же это он так быстро восвояси собрался?

Портье только пожал плечами.

— Кречмер, Кречмер… Знавал я одного Кречмера. Невысокий такой, светлый, бороду бреет…

— Никак нет, напротив, росту вершков девять[5], брюнет-с, а вот насчёт бороды угадали, бреют-с. Зато усы, — портье посмотрел на Кунцевича, — почти как у вас, роскошь, а не усы!

— Нет, такого Кречмера я не знаю. Спасибо, братец!

Отблагодарив служащего полтинником, сыщик пошёл было в номер, но быстро вернулся:

— Скажи, а убитая барыня ни за чем не посылала?

— Письмецо велели отнести-с, а более никаких приказаний не было.

— Письмо? А когда?

— Почти сразу, как только приехали.

— А по какому адресу следовало письмо отправить?

— Не знаю, адрес не читал-с.

— А кто его на почту снёс?

— Митька, рассыльный наш.

— Позови его, может он адрес вспомнит.