Круг замкнулся - [36]

— Все, я вам больше ничего не скажу. Подите прочь, у меня очень сильно болит голова. Не уйдете, я опять стану кричать, да еще ударюсь пару раз вот об эту штуку, — Поднебесный указал на шпангоут, — как вы после этого будете выглядеть в глазах господ офицеров?

Кунцевич поднялся в рубку.

— Долго ли нам еще плыть? — спросил он командира.

— Не плыть, а идти. Сейчас будем всплывать, в надводном положении пройдем часа два. Вы держитесь за что-нибудь, а то, не дай бог, упадете.

Сказав это, командир лодки повернул какой-то рычаг и крикнул в стоявшую перед ним трубку, напоминавшую телефонный рожок:

— По местам стоять, готовиться к подъему!

И через некоторое время:

— Стоп машина!

Кунцевич стоял, крепко схватившись руками за поручень, слушал непонятные команды, чувствовал, как ему закладывает уши, слышал, как шипит воздух в балластных систернах, и вскоре ощутил, как лодка, стремительно набирая скорость, ринулась вверх.

И вот круглые оконца рубки засветлели, и он увидел, что весь ее корпус уже вынырнул из воды. Заработал электрический вентилятор, и прозрачный воздух в рубке сменился густым туманом. Защелкала лебедка, открывавшая главный входной люк.

— Ну и слава Богу, — сказал командир. — Не желаете ли на палубу, свежим воздухом подышать?

Григорьев удостоил его рукопожатием.

— Вы знаете, господин титулярный советник, а я даже и не сомневался, что справитесь. А ведь блестяще справились! Орденочек, не меньше, заслужили, к Рождеству непременно получите, уж я похлопочу. Но это от царя награда. А от меня будет такое предложение — переходите ко мне, а? Чиновником по особым поручениям, а?

— Благодарю, ваше высокоблагородие, но я как-то больше по уголовному розыску…

— Что, претит заниматься политикой?

— Не претит, но…

— Ладно, ладно, неволить не буду, не хотите — как хотите. Просите тогда что-нибудь другое.

— Отдайте мне Вельшина, ваше высокоблагородие.

Как только Кунцевич вернулся на Офицерскую, его позвали к Филиппову.

— Вот что, Мечислав Николаевич. Из Варшавы приехал чиновник сыскной полиции и привез дело какого-то тамошнего налетчика, говорит, что он к нам перебрался и якобы на нашей земле разбойное нападение готовит. Займитесь этим делом срочно.

Эпилог

Февраль 1907 года

Кунцевич еще раз окинул взглядом «пирожок» из искусственной мерлушки, который Тараканов, не переставая, мял в руках[37]. «Что-то у него есть схожее с Вельшиным, определенно что-то есть».

— Значит, говорите, шатен?

— Да, ваше высокоблагородие.

— Ну, ни к чему это, ни к чему. Не люблю я титулований. Зовите меня Мечислав Николаевич.

— Слушаюсь. Шатен.

— Интересно, очень интересно. Вы посидите, я сейчас.

Мечислав Николаевич вышел из кабинета и, вернувшись минут через пятнадцать, положил перед Таракановым фотографическую карточку.

— Этот?

Тараканов внимательно изучил фотографию, а потом уверенно сказал:

— Он!

— Милый вы мой! Вы даже не знаете, как вы мне помогли! Это известный в Варшаве налетчик Идель Гершков Спектор. В прошлом году он убил моего лучшего агента. И я на него за это очень зол.