Кровное родство - [52]

Я говорю: «Нет, не так. Я просто хочу донести до тебя мысль, Энди, что нам надо остановиться».

«Что значит остановиться? – спросил меня он. – Хочешь, чтобы я взял и перестал тебя любить? Да как такое возможно? Мюриэль, ты что, хочешь, чтобы я руки на себя наложил? Смерти моей хочешь? Ты же знаешь, что я умру без тебя».

«Не умрешь», – говорю.

И вдруг он такой: «Снимай платье».

Он сказал это совершенно неожиданно. Причем на меня он даже не посмотрел. Лежал на кровати, руки за голову и таращился в потолок. И тут он вдруг: «Снимай платье».

Я спросила, зачем мне снимать платье, а он ответил, что я и сама прекрасно это знаю. «Снимай с себя это сраное платье, и точка. Ты меня уже хрен знает сколько времени сводишь с ума, так что раздевайся, да поживее. Ты мне задолжала. Один разок. Последний».

Я сказала, что ничего ему не должна, и тут он встал с кровати, подошел ко мне и сказал: «Снимай с себя платье, Мюриэль, я не шучу». Я очень перепугалась. На его лице застыло совершенно безумное выражение, и я испугалась, что он сейчас меня ударит. Он схватил меня за запястье и заставил встать на колени. Платье я снимать не стала, я не желала больше плясать под его дудку. Я сказала, мол, лучше меня не трогай, а он ответил, что не собирается меня трогать, но мне придется сделать то, что ему хочется. А потом сказал: «Давай действуй, я знаю, ты сама этого хочешь». Я сделала то, что он требовал, – я очень боялась, что если начну упрямиться, то мне несдобровать. Когда все кончилось, он лег в кровать ничком и начал плакать. Мне его стало искренне жаль, я чуть не погладила его по голове. Стояла тишина, которую нарушали лишь его плач и звук телевизора за стенкой. Тут раздался дверной звонок. Неожиданно до меня дошло, что это не из телевизора, это по-настоящему позвонили в дверь, к нам в квартиру. Я вышла из комнаты Энди, затворила за собой и пошла открывать.

Это была Патриция. Сказала, что забыла ключи.

«Заходи», – говорю.

Она меня спросила, все ли со мной в порядке. Смотрела она на меня как-то странно.

Я сказала, что у меня все хорошо. Боже всемогущий, надеюсь, что это действительно так.

Пятница, 5 сентября

Кто-то заглядывал в мой дневник. Когда я сегодня достала его из ящика, то обнаружила, что ремешок перерезан. Значит, его кто-то читал. Уверена, что это Энди. Я помню, он как-то раз интересовался, не пишу ли я у себя в дневнике про нас с ним, и я ответила: да, об этом я и пишу. Кажется, он уже тогда захотел почитать мой дневник. Меня приводит в ужас мысль о том, что он прочитал все, что я написала о Джеке. Я понятия не имею, что у него творится в голове. Мне кажется, что он еще очень зол на меня и считает, что не отплатил мне сполна. И это после вчерашнего вечера, после того, что он заставил меня сделать! Кажется, он решил, что еще со мной не рассчитался. Пока. Как же это странно. Я его так любила! А теперь я испытываю лишь страх. Ну и еще мне его немного жаль. И ведь он меня тоже любил, по крайней мере, он так говорит, а теперь он испытывает по отношению ко мне лишь ненависть. Я вижу, как она полыхает у него в глазах.

Сегодня за ужином он сказал, что завтра не пойдет на вечеринку, – ему, мол, звонили из ресторанчика и спросили, сможет ли он выйти завтра на работу. Он сказал, что сможет. Я уверена, что, если бы он отказался, его бы никто не стал заставлять. После того как мы порвали, ему просто невыносимо видеть меня – вот, собственно, и все. Одним словом, на вечеринку пойдем только мы с Патрицией. Тете Лилиан это очень не нравится – как же мы пойдем домой одни так поздно? Патриции удалось ее чуть успокоить, пообещав, что к одиннадцати вечера мы как штык будем дома, но тетя все равно очень переживает. Ну а мне вообще не хочется идти на этот дурацкий день рождения. Я желаю жить своей жизнью. Мне надо как можно скорее найти себе квартиру и переехать. А там поглядим, что получится у нас с Джеком.

Сегодня за обедом я рассказала ему о том, что случилось прошлым вечером: и про разговор с Энди, и про то, что он меня фактически изнасиловал. Джек сказал, что он будет счастлив, когда я наконец съеду с той квартиры. А потом он сказал такое, отчего у меня екнуло сердце и внутри опять все затрепетало. «После того как ты, Мюр, наконец смоешься оттуда, будем думать, как смыться и мне». Я понимаю, что он имел в виду свою жену. Он намекал на то, что хочет уйти от нее.

Итак, завтра вечером я пойду на скучнейшую вечеринку, хоть мне этого совершенно не хочется, а потом только воскресенье пережить – и в понедельник я снова увижу Джека.

Самое трудное уже позади – и это главное.

Я порвала с Энди и теперь снова могу дышать полной грудью.

X

Бабушка Патриции Лоури узнала Кареллу – она запомнила его с предыдущего раза. Однако теперь рядом с ним стоял еще один высокий светловолосый мужчина, которого он представил как своего напарника – детектива Клинга. Старушка сказала, что, прежде чем впустить их в квартиру, она сперва должна спросить внучку, после чего заперла дверь, оставив полицейских ждать в коридоре. Клинг еще не успел лично ознакомиться с содержанием дневника, но Карелла уже рассказал Берту, о чем там речь, выразив сожаление, что может предъявить «стопроцентному американскому пареньку» Джеку Армстронгу лишь одно обвинение – в «попытке соблазнения несовершеннолетней девушки». Увы, такая статья в Уголовном кодексе штата отсутствовала, она наличествовала лишь в кодексе чести Стивена. Несмотря на преклонный возраст, бабуля Лоури отличалась проворностью, и все же на переговоры с внучкой у нее ушло не меньше десяти минут. Наконец дверь квартиры снова открылась, и старуха объявила, что Патриция, «разумеется», готова пообщаться с детективами. Полицейские проследовали за бабушкой в спальню, где их ждала Патриция. Девушка сидела в кресле с раскрытой книгой на коленях. Поскольку сесть можно было только на кровать, оба детектива предпочли разговаривать стоя.