Кровавая графиня - [24]

Она внимательно осмотрела свои груди. Белые, как и ее лицо, еще минуту назад строптиво натягивавшие корсаж, они теперь устало повисли, словно увядшие розы.

При виде своих расширенных, черных глаз и увядавшей груди графиня ясно осознала, что стареет, но вместе с этой мыслью, как и всегда, когда она обнаруживала на своем теле отпечатки годов, в ней просыпалось сопротивление. Неприятие извечных законов природы, неизменного круговорота человеческой жизни. Каждая жилка восставала в ней против старости. Чтобы не поддаваться ей, Алжбета каждый день купалась в отваре чудодейственных трав, трепетным шепотом проговаривая на загадочном языке колдовские заклинания. Она не понимала смысла слов, но их звучание и таинственная музыка сладостно возбуждали ее. Каждый год в мае она бродила изо дня в день в высокой траве, переливавшейся росою, и нагая каталась по ней. Твердо веря в магическую силу майской росы, она с величайшим наслаждением охлаждала свое распаленное тело на травянистом ковре.

Но все напрасно.

Не оправдали себя даже уборы миявских красавиц, которые привозит ей Майорова. Напротив, талия полнеет и уже почти совсем сравнялась с бедрами. Неумолимо растущие слои жира скрывают четкие формы тела, и юношеский розовый оттенок кожи тускнеет.

Не стариться, все, что угодно, только не это! Теперь она полна решимости бороться против старости единственно действенным средством, о котором столько понарассказали Майорова и служанки, о котором она читала во всевозможных книжках.

Кровь! Человеческая кровь! Когда она представляет себе эту загадочную красную жидкость, одуряющий туман застилает мозг, в теле словно открываются тысячи и тысячи маленьких уст, алчущих таинственного сока.

Кровь девственниц!

Легенда времен Ноя гласит, что кочевники, разбивая шатры под открытым небом, окропляли их каплями девственной крови, дабы обезопасить себя от всяческих бед. Дикие звери, повествует легенда, обходили окропленные шатры, вихри не зорили их, молнии не опаляли.

Когда шестидесятидевятилетний папа Сикст V[26] умирал от старческой немощи, чем мудрейшие и ученейшие лекари решили продлить ему жизнь? Кровавыми ваннами. А сатанинская Лукреция Борджа[27] разве не сохранила свежесть тела благодаря тем же кровавым ваннам?

Почему бы и ей не воспользоваться всесилием крови, почему бы не освободить ее из темницы жил — пусть чудо сотворится? Причина одна: человеческую жизнь оберегает Божий и людской закон. За погубленную человеческую жизнь и пролитую кровь церковь грозит печным проклятием, а светский закон — позорной смертью.

Алжбета Батори посмеялась над самой собой, над своей трусостью. Да, она боялась людской кары и еще пуще — вечного проклятия. Только потому она еще колебалась.

Отойдя от зеркала, она стала прохаживаться по комнате, явно успокоенная, но погруженная в свои мысли.

Из задумчивости вывел ее взволнованный стук в дверь.

Она передернулась и вспыхнула от гнева, что кто-то дерзнул нарушить ее уединение. Злобно спросила.

— Кто там?

За дверью раздался юный девичий голос:

— Я, Эржика Приборская.

И тут же раздался звонкий смех — он звучал убедительней, чем само имя стучавшей.

Холодное лицо Алжбеты Батори смягчилось.

— Эржика, родненькая! — воскликнула она нежно. — Сию минуту отопру тебе.

Тайна Алжбеты Батори

Она быстро поправила прическу, еще раз взглянула в зеркало, не осталось ли на лице следов слез, потом подошла к двери и отперла ее.

Эржика Приборская вошла в спальню — глаза ее светились, щеки пылали. Казалось, она внесла с собой в этот полуреальный мир солнце и весну Серебряные светильники веселей замерцали, зеркало прихотливо отбросило их свет на двух обнимавшихся женщин.

— Здравствуй, милая моя Эржика. Здравствуй! Вот уж не ждала! Ты доставила мне такую радость, что я почти готова забыть свою обиду Две недели, как ты не навещала меня, будто Чахтицы стоят на другом краю света!

И она снова нежно обняла девушку, целуя ее распаленные щеки, гладя буйные волосы, заплетенные в косы.

— Настоящая радость твоя еще впереди, дорогая тетушка. От гнева твоего и следа не останется, — оживленно затараторила Эржика.

— А чем же ты хочешь меня порадовать?

— Вихрем!

Эржику удивила разительная перемена в графине. Руки, которые ее только что обнимали и гладили, тотчас сжались в кулаки, глаза Алжбеты яростно засверкали.

— Что с Вихрем? — сурово спросила она, объятая гневом.

Эржика поняла, что не она причина этой злости, плутовато посмотрела на нее и сказала:

— Сейчас увидишь, тетушка. Пойдем!

И она повела ее во двор, где, окруженный кучкой любопытных, стоял Вихрь.

Алжбета Батори радостно вскрикнула, подбежала к коню, горячо обвила его шею и блаженно заплакала. Потом, словно обрадованный ребенок, обошла его вокруг, оглаживая, будто хотела убедиться, что с ним ничего не случилось. Наконец, вскочив на коня, стала вдоль и поперек пересекать простор широкого двора.

Люди испуганно отскакивали в сторону, бросались врассыпную и жались к стенам, к ограде. Волосы госпожи развевались, словно черная шелковая фата. Бледное ее лицо заливал румянец, и Эржика не переставала удивляться, видя, как с каждым мгновением молодеет прекрасная всадница. Вихрь был уже весь в пене, когда Алжбета Батори соскочила с седла, подошла, пошатываясь, к Эржике и повисла у нее на шее.