Кровавая графиня - [26]
Мать жениха, которую Алжбета увидела лишь в день обручения строгая матрона Уршула Канижаи, хотела, чтобы дни, отделяющие обручение от свадьбы, невеста провела у нее, в чахтицком замке. Девушка должна была привыкнуть к нравам семьи Надашди и сделаться невесткой под стать ее желаниям и вкусам.
Так и получилось.
Карета, в которую были запряжены четыре лучших коня Дёрдя Батори, доставила юную Алжбету в Чахтицы, и ее судьба была решена. В родительском доме она безудержно отдавалась своим прихотям, проводила дни в полной свободе. В Чахтицах каждое ее движение подвергалось строгому надзору.
Как же не похожа была жизнь в Эчеге и в Чахтицах! В то время как в родном дворце не умолкал шум беззаботных пиров и каждый вел себя сообразно своим неукротимым желаниям, в Чахтицах царили самые строгие нравы. Развлечения были редким событием, жизнь была ограничена жесткими правилами.
Алжбета Батори возненавидела Уршулу Канижаи с первого же дня. Будущая свекровь не спускала с нее глаз, по минутам распределяла ее рабочее время, указывала, какие выбрать наряды, предписывала, как улыбаться, и пытливым взором старалась проникнуть в ее мысли.
Девушке никак не удавалось освободиться от этого рабства.
Светлые минуты наступали лишь тогда, когда в замок приезжал Тамаш Надашди. Случалось это редко — война с турками, творившими всяческие злодеяния за Дунаем, другие важные обстоятельства редко позволяли владыке возвращаться к родному очагу. Но когда он приезжал, весь замок оживал, и его хозяйке уже недосуг было строго следить за суженой сына. Окрестные и дальние вельможи заполняли чахтицкий замок, одна забава сменяла другую, новые игры — прежние. Жизнь, которая по возвращении палатина бушевала в тихом замке, была словно отблеском шумной и пестрой жизни при императорском дворе и тем приносила Алжбете малую толику счастья.
Однако после этих дней непрестанного возбуждения и сладостно пьянящего оживления следовали дни нового рабства и невыразимой скуки.
— А разве нельзя было убежать или каким-то иным путем обрести свободу? — прервала Эржика рассказ чахтицкой госпожи.
— Нет. Тайные гонцы, которых я посылала домой с отчаянными письмами, написанными по ночам, когда весь замок спал спокойным сном, возвращались с повелением родителей — терпеть и ждать дня свадьбы, который принесет мне освобождение. Вот я и терпела и ждала, но тем временем сердце мое окаменело от дикого, постоянно подавляемого гнева, и злая мстительность овладела моим разумом. То было страстное желание отомстить за то, что меня лишили свободы и отняли мечту.
Лицо графини приобрело безжалостное и злое выражение. Но вскоре оно смягчилось при новом воспоминании.
— И все-таки однажды в моем монотонном чахтицком рабстве случилось событие, которое бросило тень на всю мою жизнь и повлияло на нее. Событие, о котором вспоминать буду до последнего вздоха.
Она замолчала и уставилась на мигающий свет лампы, словно сомневалась, не прервать ли повествование.
После недолгого молчания чахтицкая госпожа продолжила рассказ, вверяя девушке тайну своей жизни.
Был прекрасный майский день, и Алжбета Батори без дозволения Уршулы Канижаи-Надашди выехала из Чахтиц. Она безжалостно пришпоривала коня и, опьяненная кратким мигом свободы, понукаемая горячей своей кровью, мчалась напрямик через поля, луга и рощи. Вдруг у подножья холмов пересек ей дорогу Ваг волнистой темно-зеленой лентой.
Пришлось спешиться и устало усесться на буйную траву. Она задумчиво смотрела на журчащие волны, на облака, прислушиваясь к веселому щебетанию птиц и тихому лесному гулу.
Из задумчивости вывел ее подозрительный шорох, словно кто-то близко косил траву. Обернувшись, она увидела, что вдалеке рядом с ее конем пасется другой, незнакомый, и тут же заметила молодого мужчину, недвижно стоявшего рядом и пристально смотревшего на нее.
Алжбета вскрикнула от неожиданности и смутного страха, пронизавшего ее. Округлив глаза, она глядела на мужчину, застывшего на месте, точно изваяние.
Незнакомец, который будто с неба упал на берег Вага, безудержно засмеялся, заметив ее девичий страх. Этот смех вызвал в девушке бурный отклик. Ее стало бросать то в жар, то в холод. Но в этой сумятице чувств самым определенным оставался страх, который возрастал по мере того, как мужчина приближался к ней.
— Прекрасная вилла, — проговорил он, — справа и слева — густой лес, броситься ты можешь только в мои объятия или в волны Вага!
Все произошло в считанные минуты. Охваченная ужасом, она выбрала волны Вага. И уж было собралась прыгнуть в реку, когда незнакомец, молниеносно подскочив, обвил ее своими руками.
Между ними завязалась упорная борьба.
Она пыталась всеми силами высвободиться из крепких объятий. Но спустя минуту руки у нее ослабели. Они боролись уже лежа в траве. Она пинала его, била и яростно царапала.
А он смеялся и говорил. Изысканным, рыцарским языком.
