Кровь на нациях - [43]

Ванечка обвел взглядом камеру. На окнах решетки, но окна открыты. Не жарко, несмотря на теплый август, сухо, чисто. В углу двухъярусная кровать, стол, в другом углу параша, умывальник. Над столом — две полки. На них книги, бумажные иконки. Но чьи — Виренеева, или его сокамерника, — не узнать.

Разговор не клеился. "Так точно" и "никак нет", — как заведенный отвечал Виренеев.

Семенов, заранее оговорив это с контролером, протянул узнику сигарету.

— Спасибо, начальник, — автоматически ответил Виренеев. И вдруг, сверкнув глазами, пошутил:

— Хорошая вещь табак, сокращает жизнь, — «Минздрав» об этом предупреждает.

— Вы помните Вашего подельника Хилтунена?

— Помню, начальник.

— Не знаете, где он?

— Откуда мне знать, начальник?

— Вас тогда задержали, а он пропал, как в воду канул.

— Может, и канул… — косо ухмыльнулся Виренеев. Словно подразумевая, что слухи до него в СИЗО доходили, что, может, действительно отец жертвы выследил Хилтунена, убил и тело утопил. Но что-то в глазах Виренеева выдало его. И Ванечка решил использовать свое последнее средство. Он знал из материалов «дела», что у Виренеева со школьных лет была девушка, которую он любил, — Вера Романова. Взаимностью он никогда не пользовался, а мечтать не запретишь. И он мечтал, что отслужит в армии, вернется, сделает честь по чести предложение, и они поженятся. Вера о его планах ничего не знала, а если бы и знала, так это ничего бы в ее жизни не изменило. Она никогда не любила Виренеева, а лишь «жалела», по ее словам этого медленно соображающего, длиннорукого парня из параллельного класса.

— Все проходит, — глубокомысленно заметил младший лейтенант. И выдержав паузу, как бы ненароком проронил:

— И любовь, и дружба. А вера в человека остается.

Виренеев молчал, тупо глядя в пол камеры.

— Вот, скажем, Ваша знакомая — Верочка Романова.

— Виренеев молчал.

— Я встречался с ней перед тем, как лететь сюда. Она много хорошего про Вас рассказывала. Как Вы ее однажды от хулиганов спасли, как Вы хорошо рисовали и чертили в школьные годы. Она так и не поверила в то, что Вы могли убить и изнасиловать трех девочек.

— Так это не я, — хрипло вырвалось из горла Виренеева. — Это он.

— Кто он? Хилтунен?

— Да…

— А Вы что же, за ноги держали?

— Нет… Я тоже… Во мне злость такая была на всех девчонок… за то… За то, что… Ну, в общем, была. Мы тогда в лапту играли… Ей было лет14…

— Кому, Вере Романовой?

— Да… Такая красивая. И когда наша команда выиграла, она меня поцеловала…В щеку… А потом… Потом замуж вышла, пока я в армии бы/л.

— Она Вам что-то обещала? Обещала дождаться?

— Нет. Но все равно. Такая ненависть была, такая… А все же… Руку на жизнь я не поднимал. Это он, Хилтунен.

— Медэкспертиза доказала, что Ваша сперма тоже там была.

— Ну, я ж говорю… Насильничал. Но не убивал. Это он.

— Вот как получается: он убивал, а к пожизненному Вас приговорили.

— Да…

— Несправедливо, выходит. Вы писали кассацию с просьбой о пересмотре дела?

— Нет, зачем… Я здесь по заслугам…

— А Хилтунен?

— А что Хилтунен. Ему повезло.

— В чем же? Если считать, что его убил отец одной из жертв и утопил…

— Повезло… — тупо твердил Виренеев.

— Институт им. Сербского признал Вас вменяемым. Значит, Вы долины понимать суть происшедшего…

— Я и понимаю.

— Да ни хрена Вы не понимаете. Я не верю в смерть Хилтунена. Скорее всего, он просто спрятался.

Виренеев резко поднял голову, из-под бровей зыркнул глазами.

— А пока Вы тут демонстрируете ложно понятую честь, бандитское товарищество, в городе Рудный опять убиты м изнасилованы две молодые девушки.

— Когда?

— В начале месяца…

— Так я здесь уж год почти.

— Я не про Вас. Хилтунен — то, возможно, на свободе…

Виренеев молчал.

— А Верочка мне сказала: не верю, что это мог сделать Саша. Не такой он человек. Скорее всего, — сказала Верочка, — Хилтунен его заставил. И преступление совершить, и уж точно — взять вину всю на себя…

— На себя, — как завороженный повторил Виренеев. И вдруг встрепенулся:

— Она так сказала? Так и сказала, что, мол, верит?

— Да. У нее хорошая семья, муж работящий и непьющий, и две дочки. Она так и сказала, если бы верила, что это Саша сделал, сама бы своими руками его задушила. Но вот не верит. А Хилтунен, возможно, на свободе, и, возможно, именно он убил двух девушке в Рудном. А завтра убьет и изнасилует дочерей Верочки Романовой…

— Ну уж нет. Мне все равно теперь, — один конец. Заслужил. Тут-то я долго не протяну. Знаю я, что этот сухой кашель означает. И ладно.

А так… Нет… Не может этого быть. Не он это. Вы проверьте. Вы же можете запрос послать в другую колонию?

— Могу, конечно. Да что проверить то, куда запрос послать, — словно не понимая, о чем говорит тщательно выведенный на эту тему всем разговором мордовский сиделец.

— Хилтунен подделал документы, или украл, в общем, он, когда нам менты, я конечно, извиняюсь, сели на хвост, так он паспорт, достал или сделал на Швырева Ивана Николаевича. И, тоже есть такой у бывалых зеков прием, «подсел» в колонию по малому сроку, и ушел от «невода».

— Точно знаете об этом?

— Точно. И ФИО помню, как перед глазами стоит. Он и мне обещал сделать «ксиву», да не успел. Повязали меня Ваши. А сам пропал. Его ищут, а он в Орле, в СИЗО по делу об ограблении коммерческой палатки под следствием. И под ФИО Швырев.