Кровь на эполетах - [19]

Генерал довольно улыбнулся и поклонился. Ага, это Платов. В моем времени он точно так же нанес фланговый удар и лишил французов части артиллерии. Завязал, значит, с водочкой атаман, за ум взялся.

— А еще представлю капитана Руцкого и офицеров его батальона, — добавил светлейший. — Чего тебе попросить? — он задумчиво посмотрел на меня. — Георгий четвертой степени есть, чин недавно получил. Святого Владимира с бантом? Маловато для такого дела будет. Людей много потерял?

— Более половины батальона, — сходу соврал я, увидев, как поползли на лоб брови Паскевича. Ему-то я другую цифру назвал. Генерал покачал головой, но промолчал. Правильно. Здесь подход к наградам простой: чем больше людей потерял, тем выше героизм. Приходилось в свое время читать об одном случае. Примерно в это же время Россия вела войну с персами у Каспийского моря. Там один грамотный русский офицер сумел с двумя тысячами солдат вдрызг разбить десятитысячный персидский корпус, потеряв при этом всего 28 человек убитыми. Однако в Петербург написал, что потерял 1200, и не прогадал. Его буквально осыпали наградами.

— Попрошу Георгия третьей степени, — решил Кутузов. — Все по статуту. С малыми силами отбросил много превосходящего неприятеля, не позволив тому захватить Малый Ярославец, и нанеся при этом противнику значительный урон. Далее, как государь соизволит. А теперь, господа, прошу нас оставить, — сказал генералам. — Мне нужно перемолвиться с капитаном с глазу на глаз. Ты тоже задержись, Карл Федорович, — светлейший кивнул Толю[28].

Недоуменно глядя на меня, генералы потянулись к выходу. Генерал-фельдмаршал пожелал побеседовать наедине с каким-то капитанишкой? Это с чего? Я-то знал ответ, но вид принял лихой и придурковатый: дескать, наше дело телячье: приказали – стою.

— Обижаешься? — спросил Кутузов, когда за последним из генералов закрылась дверь.

— За что? — удивился я.

— За то, что не послушал тебя и не привел армию к Малому Ярославцу загодя, — пояснил Кутузов. — В результате пришлось гнать ее ночным маршем, а тебя с твоим батальоном бросить на растерзание французам. Если б не справился… — он помолчал. — Знаешь, почему не послушал? — продолжил светлейший. — Они, — указал в сторону двери, — хором убеждали, что такое невозможно. Неприятель непременно пойдет по Старой Калужской дороге. Нельзя верить какому-то капитану, бежавшему из французского плена. И что вышло? Хорошо, что Карл Федорович заранее разведал позицию за Малым Ярославцем и составил роспись войск для спешного марша из Тарутино в случае выдвижения неприятеля к городу. Он же по получению сведений, что неприятель замечен на Новой Калужской дороге, посоветовал перебросить сюда егерей на лошадях дабы воспрепятствовать противнику возвести переправы и предложил твою персону, как имеющую опыт в таких делах. Как видишь, не ошибся.

А я-то думал, что это инициатива Паскевича. Кутузов его похвалил, видимо, из каких-то своих соображений. Светлейший – дипломат, умеет раздавать плюшки.

— Сколько на самом деле людей потерял? — внезапно спросил Кутузов. — Только не лги!

— Двадцать семь, — признался я.

— Молодец! — одобрил он. — Так и нужно воевать. А что прихвастнул потерями, так это, как водится. В Петербург отпишу, как нужно. Задержал же по понятному делу. Если у тебя славно выходит предсказывать действия неприятеля, то поведай, собирается ли Буонапартий атаковать нас завтра?

— Полагаю, не решится, — ответил я.

— Почему? — сощурился Кутузов.

— Он наверняка выслал лазутчиков разузнать, какие силы ему противостоят. Убедится, что здесь вся наша армия, и не станет воевать. У Наполеона почти нет кавалерии – лошади пали в большом числе от бескормицы. Еще в Москве я слышал, что французы формируют из гусар и улан пехотные полки. А без кавалерии в большом сражении не победить. По той же причине неприятель не пойдет по Старой Калужской дороге на Медынь и далее на Юхнов. Быстрого марша не получится, а пехоту мы догоним. Хотя изобразить отвлекающий маневр в сторону Медыни, чтобы нас запутать, противник может. Это любимая тактика Наполеона. Но главная причина, ваша светлость, состоит в том, что француз уже не тот, каким был летом. Армия неприятеля отягощена награбленным в Москве добром, она не хочет воевать, а стремится унести добычу домой.

— Почем знаешь?

— Заглянули в ранцы убитых французов. Там ткани, посуда, меха. Они выбросили все необходимое солдату лишь бы унести награбленное. Да и действовали против нас вяло. Скажу честно: встань мы, как сегодня, против французов летом, от батальона только перья полетели бы. Вспомните Бородино.

— Ты только никому другому этого не скажи! — погрозил пальцем Кутузов. — Не то я твой подвиг государю распишу, а ему донесут, что Руцкий легко побил французов оттого, что те воевать не хотели. Недоброжелателей у тебя после сегодняшнего дня много найдется. Но вернемся к Буонапартию. Если не станет сражаться, куда пойдет?

— Вернется в Боровск, оттуда двинется на Верею и Можайск.

— То есть на Смоленскую дорогу?

— А ему больше некуда.

— Пожалуй, — согласился Кутузов. — Ладно, голубчик, ты иди, а мы Карлом Федоровичем вдвоем покумекаем.