Кровь и песок - [115]

И Гальярдо мысленно решил завтра же пойти к ней попытать счастья.

Прозвучал сигнал — пора кончать, п тореро после краткого обращения к зрителям направился к быку. Энтузиасты напутствовали его громкими возгласами:

— Кончай с ним без проволочек! С таким волом не стоит долго канителиться.

Гальярдо взмахнул мулетой, и бык не спеша грозно двинулся на тореро. Доведенный до бешенства жестокой пыткой, зверь готовился ринуться вперед, смять, уничтожить противника, первого человека, который появился перед ним после перенесенных мучений.

Негодование и злорадство толпы смягчились: наконец-то животное опомнилось, решило показать себя. Оле! Зрители с восторгом приветствовали опасную игру, одобряя одновременно и тореро и его противника.

Бык застыл на месте, нагнул голову; из открытой пасти его свешивался язык. Все смолкло. Наступила гробовая тишина, еще более жуткая, чем молчание пустыни, ибо здесь, в цирке, тысячи людей затаили дыхание, следя за приближением конца. Стояла такая глубокая тишина, что малейший шорох на арене достигал последних рядов амфитеатра. Послышался легкий сухой стук, еще и еще: концом шпаги Гальярдо сбрасывал обгоревшие дротики, торчавшие на затылке быка, позади рогов. То была подготовка к смертельному удару, и зрители напряженно вытянули шеи, ощущая таинственную связь, установившуюся между их волей и волей матадора. «Сейчас», — говорил про себя каждый. Сейчас он мастерским ударом прикончит быка. Толпа угадывала намерение тореро.

Гальярдо кинулся на быка, и шумный вздох вырвался из тысячи уст вслед за нестерпимо волнующим ожиданием. После короткой схватки с человеком зверь бросился бежать, оглашая воздух протяжным ревом; амфитеатр содрогнулся от бури негодующих криков и свиста. Старая история: в момент удара Гальярдо повернул голову и отдернул руку. Еще несколько прыжков, и гибкое лезвие, торчавшее в окровавленном затылке животного, упало на песок.

Из амфитеатра раздалась грубая брань. Оборвалась волшебная связь, установившаяся, казалось, между толпой и тореро. Ожило и восторжествовало затаенное ожесточение, не осталось и следа от недавнего восторга.

Молча подобрав шпагу и опустив голову, Гальярдо вновь двинулся на быка, негодуя в душе на несправедливость толпы, такой беспощадной к нему и снисходительной к его собратьям по ремеслу.

В своем смятении он не разобрал, кто из квадрильи двинулся за ним следом. Должно быть, Насиональ.

— Спокойно, Хуан! Не тушуйся!

Проклятие! Неужто так теперь и будет? Неужто он разучился смелым движением по самую рукоять вонзать шпагу между рогами? Как, до конца жизни остаться посмешищем толпы? И подумать только, что перед ним не бык, а настоящий вол, которого пришлось раздразнить горящими бандерильями!

Гальярдо остановился прямо против быка, который, казалось, поджидал противника, упершись ногами в песок, и жаждал скорее покончить с длительной пыткой. Тореро не хотел еще раз прибегать к мулете. Опустив красный плащ вниз, он вытянул шпагу на уровне глаз. Только бы не отдернуть руку!

Зрители вскочили со своих мест. Какие-нибудь две-три секунды человек и животное, слившись в один огромный ком, неслись вперед по арене. Знатоки дела уже махали руками, выражая бурное одобрение. С прежней отвагой, как в лучшие свои времена, бросился матадор на зверя! Вот это удар!

Но внезапно, точно снаряд, пущенный с сокрушительной силой, человек был подброшен с рогов животного вверх и, отлетев в сторону, покатился по арене. Продолжая свой бег с воткнутой по самую рукоять шпагой в затылке, бык нагнул голову, снова подхватил на рога безжизненное тело, на мгновенье подбросил в воздух и снова кинул на землю. Гальярдо поднялся, шатаясь, и цирк, стремясь загладить несправедливость, разразился громом рукоплесканий. Оле, герой! Да здравствует сын Севильи! Славный удар!

Но тореро не отвечал на возгласы толпы. Болезненно скрючившись, вобрав голову в плечи и держась обеими руками за живот, он сделал несколько неверных шагов. Шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, он два раза поднял голову в поисках выхода с арены и вдруг упал на песок, как огромный червяк в шелке и золоте. Четыре служителя цирка неуклюже подхватили его и кое-как подняли к себе на плечи. Насиональ бросился вслед за ними, поддерживая голову друга; на изжелта-бледном лице Гальярдо из-под сомкнутых ресниц тускло светились остекленевшие глаза.

Зрители удивленно замерли; смолкли рукоплескания. Все неуверенно озирались, не зная, что думать о случившемся… Но вскоре из уст в уста стали передаваться неизвестно откуда взявшиеся бодрые вести, которые в таких случаях всеми принимаются на веру, возбуждая, а иной раз парализуя толпу. Пустое, удар в живот, лишивший тореро сознания. Крови нет.

И, сразу успокоившись, люди уселись на свои места, сосредоточив все внимание на животном, которое все еще держалось на ногах, стойко борясь с неминуемой смертью.

Насиональ помог опустить своего маэстро на кушетку в цирковом лазарете. Гальярдо безжизненно поник, руки его свесились до полу.

Себастьян, не раз видавший своего матадора раненым и сплошь залитым кровью, никогда не терял спокойствия духа; но на этот раз гнетущая тоска сжала его сердце при виде бездыханного тела и зеленоватой бледности лица Гальярдо.