Кровь боярина Кучки - [163]

Игумен умолк и потупился, ожидая ответа Гюргия.

- Передай, честный отче, старшему брату такой ответ, - начал Суздальский князь. - Я тебе, брат, кланяюсь. Речи твои правые. Ты мне вместо отца. Но если хочешь рядиться, пусть Изяслав едет во Владимир-на-Волыни, а Ростислав в свой Смоленск. Тогда мы с тобою урядимся.

- Вразуми тебя Бог, сын мой, - поднял очи Анания.

- Каковой же ответ ты мечтал услышать? - заколебался Гюргий под взглядом старца.

- Мечтаю мирной видеть родную землю, - твёрдо изрёк игумен. - Бог освящает брань с врагом внешним, внутренним же усобицам помогает диавол.

Тем временем Святослав Ольгович и Арсланапа с двух сторон подступили к Гюргию и каждый нашептал ему что-то на ухо. В Суздальском князе смущение обернулось надменностью:

- Ты слыхал моё последнее слово, отче. Ничего не добавлю более. - Князь скрылся в своём шатре.

Андрей единственный пытался удержать отца и не успел в этом. Приближенные стали расходиться.

- Михаль, - остановил Род узнанного монаха.

- Я не Михаль, - обернулся тот. - Я Нестор.

- Ужли моё лицо ничего не говорит твоей памяти? - растерялся Род.

- Говорит, - остановился Нестор. - Ты знавал меня в миру. Я покинул мир после страшных дней нашего знакомства. Чего ты хочешь?

Род, созерцая Михаля-Нестора, что и впрямь был не от мира сего, поспешил открыть ему душу:

- Ведь и я с тех пор уходил в затвор. Спустя три года вернулся. Ты сильнее. Твой пособ - помнишь? - укрепил меня беседой со святым старцем. Ныне вновь стражду. Клюка судьбы загибается вовсе не так, как следует. Помоги мне испить от источника христианской мудрости.

В самоуглублённых глазах Михаля-Нестора вспыхнула искорка понимания.

- Ты вновь хочешь говорить с игуменом?

Род истово закивал. Монах ловко протиснулся к послу, что стоял уже у подножия колымаги, истиха переговорил с ним. Анания задержался и подслеповатыми глазками отыскал в толпе Рода:

- Подойди, сыне.

Благословив ратника, он возложил лёгкие персты левой руки на его главу, приникшую к благословляющей правой, и почти на ухо произнёс:

- Не ведаешь своего пути?

- Ведаю, - пробормотал Род, думая о скорейшем вызволении Улиты и бегстве, бегстве… - Помолись, отче, дабы выпрямился мой путь.

- Выпрямится, - пообещал старец. - Прими свою судьбу с миром.

Колымага отъехала. Михаль больше не подошёл. Он поскакал вслед за старцем в числе безоружной иноческой обережи.

- Всуе[428] ты приближался к киевскому послу, - попенял своему оружничему Громила. - Гюргию донесут как пить дать.

Благословлённый же смотрел вдаль, где колымага со свитой ещё виднелась на окоёме малой чернизиной. Он был далёк от упрёков старшего друга, знающего камни и западни мирской суеты сует.

7

По отъезде посла битва, казалось, вот-вот начнётся. Киевляне выдвинулись из-за окоёма. В их щетинистом гудящем рое виделось движение. Врагов разделяла речка Малый Рутец, маленькая, с ладными берегами, раз плюнуть перейти вброд.

Оружничий воеводы думал не о себе, а лишь о поручениях Громилы. Княжеские дружины уже надели кованые брони ярко-алого цвета, прикрытые сверху чехлами. Всадники окольчужили своих боевых коней. Род следил, чтоб все ратники получили из обоза тяжёлые и лёгкие мечи, пики, топоры разного вида на длинных рукоятях, боевые гири, палицы, сабли, ножи, чтоб все стрелки имели луки и колчаны со стрелами. Тем временем Громила помогал князьям устраивать полки. В пылу забот он позабыл о немилости главных из них к своему оружничему. Будучи послан к Андрею сообщить о готовности правого крыла, Род не дождался его ответа: князь, выслушав, отвернулся.

- Малые дети, а не князья, - сплюнул Громила, узнав об этом, и выругался: - Прокуды[429] проклятые!

Подъехал Короб Якун:

- От перебежчика наш государь узнал: воистый Изяславов сынок разбит наголову Владимиркой.

Роду было известно, что Владимирко Галицкий движется в пособ Гюргию, а сын великого князя Мстислав с венграми короля Гейзы стремится ему на перегон в поможье Изяславу. Оттого противники не поспешали с битвой. Каждый ждал подмоги.

- Как все случилось? - спросил Громила.

- И смех и грех! - стал рассказывать Якун. - У Сапогиня близ Дорогобужа, где расположился станом Мстислав, застал его дядя мачешич Владимир. - Род вспомнил Владимира Мстиславича, сводного брата великокняжеского, что окольным путём ехал в монастырь выручать у озверевшей толпы Игоря Ольговича. - Этот стрый привёз племяннику вина пропасть, - продолжал Короб, - известил, что идёт Владимирко. Оба сели пировать. Когда Мстислав за пиром попугал своих угров, мол, галичанин на нас преет, те спьяну отвечали: «Пусть преет, мы с ним разделаемся!» А в полночь, чуть ударили сполох, племянник с дядею вскочили, герои же короля Гейзы спали мертвецки. Галичане перебили их всех, ну малую толику взяли в плен. А оба незадачливых родственника укрылись в Луцке.

Громила и Якун хохотали до упаду. Род не выдержал:

- Буй в смехе возносит глас свой, муж же разумный едва тихо осклабляется.

- Ну как тут удержаться? - оправдывался воевода. - Все истинно происходило по пословице, любимой Изяславом: не место, дескать, к голове идёт, а голова к месту!

- Где наши-то будут головы? - мрачнел Короб.