Кривой домишко - [20]

Он вскочил, потом снова опустился на стул. Никогда еще мне не приходилось видеть человека, до такой степени парализованного страхом.

— Э-э-э… доброе утро, инспектор, — произнес он, и голос его сорвался на какой-то писк.

— Доброе утро, — сухо ответил Тавенер. — Я хотел бы поговорить с вами.

— Конечно, конечно. Буду только рад. Во всяком случае…

Юстас поднялся со стула.

— Мне уйти, старший инспектор? — У юноши был приятный голос, в котором едва заметно звучала высокомерная нотка.

— Мы… мы можем продолжить урок позднее, — сказал учитель.

Юстас пропустил его слова мимо ушей и несколько скованной походкой зашагал к двери. Уже выходя из комнаты, он поймал мой взгляд и, проведя пальцем по горлу, ухмыльнулся. Затем вышел и закрыл за собой дверь.

— Так вот, мистер Браун, — сказал Тавенер. — Анализ с полной определенностью показал, что причиной смерти мистера Леонидиса было отравление эзерином.

— Я… вы имеете в виду… мистера Леонидиса действительно отравили? Я надеялся…

— Его отравили, — сухо прервал его Тавенер. — Кто-то подменил инсулин глазными каплями.

— Не могу этому поверить… Это невероятно.

— Вопрос в том, у кого были для этого основания.

— Ни у кого. Совершенно ни у кого! — Голос молодого человека срывался от возбуждения.

— Не хотите ли вы, чтобы при нашем разговоре присутствовал ваш поверенный? — спросил Тавенер.

— Но у меня нет поверенного. И мне он не нужен. Мне нечего скрывать… нечего…

— И вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что все сказанное вами будет занесено в протокол?

— Я не виновен… уверяю вас, я ни в чем не виноват.

— Ничего другого я и не предполагаю. — Тавенер выдержал паузу. — Скажите, ведь миссис Леонидис была намного моложе своего супруга?

— Да… мне кажется… я хотел сказать… да.

— Ей, наверное, иногда бывало одиноко?

Лоренс Браун не ответил. Он лишь облизал языком пересохшие губы.

— Ей, должно быть, было приятно подружиться с человеком примерно такого же, как она, возраста, который к тому же живет в том же доме?

— Я… вовсе не… я хотел сказать… не знаю.

— По-видимому, совершенно естественно, что между вами возникла взаимная привязанность.

Молодой человек горячо запротестовал.

— Нет, нет! Не было ничего подобного! Я знаю, о чем вы думаете, но все было совсем не так! Миссис Леонидис всегда была очень добра ко мне, и я отношусь к ней с величайшим… уважением… но не более того, уверяю вас. Чудовищно предполагать что-либо другое! Чудовищно! Я просто не смог бы убить кого бы то ни было… или проделать какую-нибудь манипуляцию с пузырьками… или вообще совершить что-нибудь подобное. Даже мысль об убийстве приводит меня в ужас… в трибунале, например, это вполне понимают… по морально-этическим соображениям я противник убийства. Вместо службы в армии я работал в госпитале… кочегаром в котельной… очень тяжелый труд… мне он оказался не по силам… и мне разрешили заняться педагогической деятельностью. Я старался изо всех сил, обучая Юстаса и Джозефину… она очень умный ребенок, хотя и трудный. И все были добры ко мне… мистер Леонидис и миссис Леонидис… и мисс де Хэвиленд. А теперь произошла эта ужасная трагедия. И вы подозреваете меня… меня… в убийстве!

Инспектор Тавенер посмотрел на него внимательным, оценивающим взглядом.

— Я этого не говорил, — заметил он.

— Но вы так думаете! Чувствую, что вы так думаете! Все они это думают! И смотрят на меня… Я не в состоянии продолжать разговор. Я нездоров.

Он поспешно выбежал из комнаты. Тавенер медленно повернул голову и взглянул на меня.

— Ну, что вы о нем скажете?

— Он до смерти напуган.

— Это я вижу. Но убийца ли он?

— По-моему, — сказал сержант Лэм, — у него не хватило бы духу.

— Он никогда не убил бы человека ударом по голове или выстрелом из пистолета, — согласился инспектор. — Но что требовалось сделать в данном конкретном случае? Просто проделать кое-какие манипуляции с парой пузырьков… Помочь очень старому человеку сравнительно безболезненно уйти из этого мира.

— По сути, безболезненное умерщвление из гуманных соображений, — вставил сержант.

— А в перспективе, возможно, выждав некоторое время, чтобы соблюсти приличия, он мог бы жениться на женщине, которая унаследует сто тысяч фунтов, свободных от уплаты налога, и уже имеет такую же сумму в свое́м распоряжении, не считая жемчугов, рубинов и изумрудов размером с яйцо этого… как там она называется, эта птица?.. страуса. Ну что ж, — вздохнул Тавенер. — Все — это домыслы и догадки. Мне удалось здорово его напугать, но это еще ничего не доказывает. Вполне вероятно, что, будучи невиновным, он все равно перепугался бы. Но, как бы то ни было, я сильно сомневаюсь, что это сделал именно он. Больше похоже, что это дело рук женщины… только вот непонятно, почему она не выбросила пузырек из-под инсулина или не сполоснула его? — Он повернулся к сержанту. — Слуги ничего такого не заметили?

— Горничная сказала, что эти двое были влюблены друг в друга.

— Какие у нее основания считать так?

— Можно было догадаться по тому, как он смотрел на миссис Леонидис, когда она наливала ему кофе.

— Такое доказательство ровно ничего не стоит для суда присяжных! А каких-нибудь легкомысленных поступков не замечено?