Кривой домишко - [19]

— Да, — согласился я и почувствовал, насколько слабо отражает это односложное слово мои ощущения в ту минуту.

Только теперь я понял, что имела в виду Эдит де Хэвиленд, сказав, что без него дом кажется опустевшим. Он был предтечей — тот самый нелепый человечек, который построил нелепый домишко… и без него нелепый домишко потерял весь свой смысл.

— А вон там портрет его первой жены, написанный Сарджентом, — сказал Тавенер.

Я внимательной рассмотрел портрет, висевший в простенке между окнами. В нем присутствовала суровость, свойственная многим портретам Сарджента. Мне показалось, что на портрете были нарочито подчеркнуты удлиненный овал лица… бесспорная правильность черт… и некоторое сходство с лошадью. Это был портрет типичной английской леди… представительницы сельского (не высшего) помещичьего общества. Красивое, но довольно безжизненное лицо. Самый невероятный вариант супруги для ухмыляющегося могущественного крошечного деспота, изображенного на портрете над камином.

Дверь отворилась, и вошел сержант Лэм.

— Я выжал из слуг все, что мог, сэр, — сказал он. — Не получил ничего существенного.

Тавенер вздохнул.

Сержант Лэм вытащил свою записную книжку, отошел в дальний угол комнаты и неприметно уселся там.

Дверь снова отворилась, и в комнату вошла вторая жена Аристида Леонидиса.

Она была в черном… очень дорогом траурном платье, закрывавшем ее от горла до запястий. Туалет дополняли колье на шее из очень крупного жемчуга, кольцо с огромным изумрудом на одной руке и с великолепным рубином — на другой. Ее движения были неторопливы и ленивы, и черное, несомненно, было ей к лицу. Хотя миловидное, несколько бесцветное лицо ее было припудрено и подкрашено, а красивые каштановые волосы уложены в довольно вычурную прическу, можно было заметить, что она недавно плакала. Мне показалось также, что она испугана.

— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно приветствовал ее Тавенер. — Извините, что приходится беспокоить вас еще раз.

Она ответила с какой-то обреченностью в голосе:

— Наверное, без этого не обойтись.

— Вы, конечно, знаете, миссис Леонидис, что, если вы желаете, при нашей беседе может присутствовать ваш поверенный?

Мне показалось сначала, что она пропустила этот вопрос мимо ушей. Но, очевидно, я ошибался, потому что она ответила довольно капризным тоном:

— Мне не нравится мистер Гейтскил. Не хочу, чтобы он присутствовал.

— Вы могли бы пригласить собственного поверенного, миссис Леонидис.

— А нужно ли? Не люблю поверенных. Они сбивают меня с толку.

— Как вам будет угодно, — сказал Тавенер, автоматически улыбнувшись. — В таком случае продолжим разговор?

Сержант Лэм, помусолив карандаш, приготовился записывать. Бренда Леонидис опустилась на диван, повернувшись лицом к Тавенеру.

— Вы что-нибудь обнаружили? — спросила она.

Я заметил, что ее пальцы нервно скручивали и разглаживали оборку на платье.

— Мы можем теперь с полной уверенностью утверждать, что ваш муж умер в результате отравления эзерином.

— Вы хотите сказать, что причиной смерти были глазные капли?

— По-видимому, когда вы в последний раз делали инъекцию, вы ввели ему не инсулин, а эзерин.

— Но я этого не знала! Я ни в чем не виновата. Уверяю вас, инспектор.

— Значит, кто-то умышленно подменил инсулин эзерином.

— Какое чудовищное злодеяние!

— Вы правы, миссис Леонидис.

— Вы думаете, что кто-то сделал это с умыслом? Или случайно? Ведь не могли же так злобно пошутить?

— Мы не считаем, что эта была шутка, — сказал Тавенер.

— Должно быть, это сделал кто-нибудь из прислуги.

Тавенер промолчал.

— Должно быть. Просто не представляю себе, кто бы еще мог такое сделать.

— Вы уверены в этом? Подумайте, миссис Леонидис, нет ли у вас каких-нибудь подозрений? Не замечали ли вы какого-нибудь недоброжелательства или зависти? Не произошла ли какая-нибудь ссора?

— А у меня нет абсолютно никаких подозрений, — сказала она, не спуская с него настороженного взгляда.

— Вы говорили, что в тот вечер были в кино?

— Да. Вернулась в половине седьмого… пора было вводить инсулин… я… сделала инъекцию, как обычно… и ему стало плохо. Я страшно испугалась, побежала к Роджеру… обо всем этом я уже рассказывала вам. Неужели нужно без конца повторять одно и то же? — В ее голосе послышались истеричные нотки.

— Весьма сожалею, миссис Леонидис. Теперь я хотел бы поговорить с мистером Брауном.

— С Лоренсом? Зачем? Он ничего об этом не знает.

— И все-таки мне нужно с ним поговорить.

Она взглянула на него с подозрением.

— Он занимается с Юстасом латынью в классной комнате. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?

— Нет, мы сами пойдем к нему.

Тавенер быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом Лэмом последовали за ним.

— Ну и нагнали вы на нее страху, сэр, — сказал сержант Лэм.

Тавенер что-то проворчал. Поднявшись по нескольким ступеням, он повел нас по коридору в большую комнату, окна которой выходили в сад. За столом в классной комнате сидели белокурый молодой человек лет тридцати и красивый черноволосый шестнадцатилетний юноша.

Когда мы вошли, оба взглянули в нашу сторону. Брат Софии Юстас уставился на меня, а Лоренс Браун поднял страдальческий взгляд на старшего инспектора Тавенера.