Криворожское знамя - [152]

— Да ну-у-у?

Толстяк рассмеялся. Это прозвучало неприятно.

Он стал долго и подробно распространяться о том, что именно хотел Брозовский сказать той или иной фразой и как ее следует истолковывать: смягчающим или же отягчающим вину образом.

В заключение он спросил проводницу:

— Скажите-ка, фрау Эли, вы знаете этого человека?

— Нет! — Женщина хотела было отступить на шаг, но наткнулась на стоявшее сзади кресло.

— В самом деле, нет?.. И того кочегара, помните, летом, вы тоже не знали, да? Стоять! — крикнул он, когда она сделала попытку присесть.

— Вы немного раскисли, да? — спросил он, видя, что она молчит. — Хотели предупредить эту свинью, не так ли? — Даже голос его звучал цинично.

Он медленно поднялся и наотмашь ударил ее по лицу своей широкой лапищей. Женщина с жалобным воем, словно смертельно раненное животное, упала навзничь на кресло и скатилась на пол.

Брозовский не знал, почему это случилось. Ему показалось, что даже один из гестаповцев сделал протестующее движение. Брозовский шагнул было к упавшей и сразу же получил такой удар под «ложечку», что у него потемнело в глазах.

Смутно, как бы издалека, донеслись до него слова:

— Эту длинноволосую каналью тоже заберите. Она, конечно, не столь важная птица, как сей тип, но несколько месяцев этапного лагеря пойдут ей лишь на пользу. Хотела предупредить негодяя, подавала ему знаки…

По полу протащили человеческое тело. Брозовский преодолел слабость. Толстяк приблизился к нему вплотную, повернул его дважды и вполне добродушно сказал:

— Так, так, Брозовский…

— Если не ошибаюсь, этот праведник уже не раз сидел за решеткой, — поспешил кто-то проинформировать толстяка.

— Об этом он расскажет сам. Мы еще с полчасика с ним побеседуем.

Полураздетого Брозовского поставили к обитой жестью двери. Позднее он никак не мог вспомнить, что в этот момент было с проводницей: лежала ли она уже на полу, или ее все еще заставляли подписывать протокол. Не помнил он также, была ли обитая жестью дверь в этом же помещении или в другом. Он вообще ничего больше не помнил.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

О том, что случилось несчастье, Минна догадалась, как только в их притихший дом нагрянули с ночным обыском.

Уже несколько месяцев они жили вдвоем во всем доме. Невестка с внуком переехала к своему отцу, где после смерти матери вела хозяйство. Минна не подавала виду, что скучает по малышу. Она все чаще и чаще бродила как неприкаянная по комнатам, вытирая тряпкой пыль то здесь, то там; присаживалась на минутку-другую и тихонько постанывала. Однажды она застала мужа в сарае, когда он чинил сломавшееся колесо у игрушечной тачки, оставшейся после отъезда внука. Дед подарил ее мальчику в день рождения, когда ему исполнилось четыре года. Увидев Минну, Брозовский отложил игрушку в сторону и, вздыхая, поплелся в дом.

Гестаповцы привели с собой арестованного Брозовского, очевидно, как доказательство своего права на обыск. Лишь войдя в комнату, он заметил, что среди сопровождавших его нацистов не было «вагонного собеседника». Как хвастливо заявил своим коллегам толстяк, он занимается только филигранной работой.

Минну удивил не арест мужа, а то, что гестаповцы всерьез надеялись узнать что-нибудь такое, что они еще не знали. Неужели они так ничему и не научились? Минна владела собой настолько, что не изменилась даже в лице, когда в комнату втолкнули мужа. Только когда его начали бить, она закрыла глаза.

Обыск, крики и бесчинства продолжались всю ночь. Уже давно наступило утро, когда гестаповцы прекратили безрезультатные поиски. Все это время Минна почти недвижно, скрестив на груди руки, простояла в коридоре. Идти Брозовский не мог, и нацистам пришлось нести его до машины.

В этот раз Минна не оказалась наедине со страхом и растерянностью. На улице собрались люди. Гестаповец приказал им разойтись. Минна крикнула мужу: «Прощай!» Жители соседних домов выглядывали из окон, не скрывая своего возмущения происшедшим.

Они сочувствовали Брозовским. Днем к Минне пришли две женщины и помогли навести в доме порядок.

— Я знаю, что мне надеяться не на что, — сказала младшая из них. — От мужа больше года нет писем. «Пропал без вести!» Ни слуху ни духу. Наводила справки — пожимают плечами. «Ждите», — говорят. А чего ждать? Все кончено! — Она погрозила «им» шваброй.

Через неделю эта женщина по заданию Минны поехала в Клостермансфельд. Минна долго не могла решиться, довериться ей или нет. Раздумывала два дня и две ночи. Пока что об этой явочной квартире в большом горняцком поселке знали только двое: муж и она. Только дважды ей довелось бывать там, и то в исключительных случаях, когда Брозовский никак не мог отлучиться, а съездить надо было обязательно. Он всегда предпочитал делать это сам. «Что лучше, то лучше», — любил говорить он. Минна пришла к выводу, что в сложившейся обстановке довериться необходимо. Связь не должна прерваться после ареста Брозовского, Минна не хотела оставаться в стороне. Слишком многое зависело сейчас от нее.

Опасаясь, что за ней опять установили слежку, Минна не рискнула ехать сама. Вдобавок она беспокоилась за курьера группы: если в условленный срок кто-нибудь из Брозовских не явился бы в Клостермансфельд, то курьер мог отправиться в Гербштедт и налететь на засаду гестаповцев. Минна была обязана предупредить его.