Критика криминального разума - [127]

Он показал мне то, что нашел. На странице были записаны всего одно имя и дата.

— Герр Любатц, сударь. Торговец, — пробормотал он. — Больше у нас сегодня никого нет. Он коммивояжер и очень уважаемый человек, насколько мне известно. Слегка эксцентричен, по-своему… в некоторых поступках… и в одежде, но ведь это не мое дело, сударь, не так ли?

В хозяине гостиницы было что-то в высшей степени подозрительное. Казалось, он подбрасывал мне какие-то намеки, и я чувствовал, что даже догадываюсь, на что он намекает.

— К нему кто-нибудь заходит? — спросил я, наклоняясь ближе.

— Ну что вам ответить, сударь? — начал он с явной нервозностью в голосе. — Когда мужчина путешествует в одиночестве, как, к примеру, он, то… ну, как бы поточнее выразиться? Иногда он находит себе компанию, сударь. Так, наверное, будет правильно это назвать. Компанию… Я ничего не могу поделать с подобными вещами, вы меня понимаете, я полагаю. К нему приходят гости, потом они уходят. У нас так мало постояльцев в последнее время, поэтому приходится на многое закрывать глаза. Но сегодня он один, могу поручиться. Когда я принес ему обед, он отказался и заявил, что чувствует, будто его вывернули наизнанку…

Хозяин внезапно замолчал и взглянул на меня со странной беспомощной мольбой в глазах.

Я откинулся на спинку стула. «Женщины!» — подумал я. И все-таки я рассчитывал на то, что хозяин просветит меня относительно посетителей Любатца, и потому продолжил расспросы:

— К Любатцу сюда заходят его покупатели?

— Во время нынешнего приезда никто из них не заходил. Для Кенигсберга наступили тяжелые времена. Для всех нас.

— Мне бы хотелось переговорить с этим человеком, — сказал я.

— Мне попросить его спуститься сюда, сударь?

— Нет, — ответил я. — Я предпочел бы переговорить с ним наедине у него в комнате. Не могли бы вы подняться наверх и сообщить ему о моем приходе?

Владелец гостиницы стер тыльной стороны ладони пот со лба и издал вздох явного облегчения. Проблемы окружающих его не заботили до тех пор, пока он сам не оказывался каким-то образом в них вовлечен. С необычайной для своей комплекции быстротой он взлетел по лестнице и минуту спустя вернулся сообщить, что герр Любатц ждет меня в своей комнате.

— Мне пройти с вами, герр поверенный? — спросил Штадтсхен.

— Мне нянька не нужна, — ответил я резко. Правда же состояла в том, что мне не хотелось рисковать разглашением имен из того списка, который был предоставлен Роландом Любатцем сержанту Коху. — Возвращайтесь в Крепость, если желаете, Штадтсхен. И напомните Муллену, чтобы он нашел священника для похорон.

Он попрощался и ушел, а я начал подъем по лестнице на второй этаж, где Роланд Любатц ждал меня у дверей спальни. Я сразу понял, что имел в виду хозяин гостиницы, когда употребил слово «эксцентричный», описывая этого человека. Если бы я по ошибке заглянул в бордель, то вряд ли обнаружил бы проституток, ожидающих клиентов, в столь экстравагантных одеяниях, в каком я нашел герра Любатца. Он с жеманной робостью выскользнул в коридор и приветствовал меня деланной улыбкой. И тут я понял, что грешки его не имели к женщинам никакого отношения. Тюрбан лимонного цвета, сидевший у него на голове, казалось, плыл по волам тропического моря. Халат был из роскошной изумрудно-зеленой парчи с нашивками более темного цвета. Шелковистый материал сверкал и вздымался волнами в бликах свечей.

— Герр поверенный? — спросил он, проворно отступая в сторону и с поклоном приглашая меня в будуар, атмосфера которого была напоена восточными ароматами. — Как же я перепугался, услышав стук хозяина! — воскликнул он, пододвигая стул поближе к камину и жестом предлагая мне сесть. Любатц бросил новое полено в тлеющие угольки, и они разлетелись ярким фонтаном искр. Закончив с этим, он поправил лимонно-желтый тюрбан и произнес: — Ну-с, чем могу вам служить, сударь?

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, герр Любатц.

Торговец уселся у камина напротив меня, по-женски манерно поджал алые губы, тем самым выражая ужас, охвативший его, и начал слегка похлопывать себя по груди, как будто для того, чтобы успокоить разбушевавшееся сердце.

— О да, конечно! Пожалуйста, сударь, — ответил он и сжал руками колени, словно пытаясь справиться с чрезмерным волнением. Ногти у него были аккуратно острижены и отполированы, за исключением мизинцев на обеих руках, которые заканчивались тем, что можно было бы принять за орлиные когти.

— Вам, по-видимому, известно, герр Любатц, что в Кенигсберге в последнее время имел место ряд убийств?

Галантерейщик мрачно кивнул. И сразу же его тонкие черты исказились гримасой ужаса. Глаза засверкали.

— Вы ведь не думаете, сударь, что я могу быть каким-то образом к этому причастен?

Я улыбнулся, чтобы его успокоить.

— Мне нужна только информация, касающаяся товаров, торговлей которыми вы занимаетесь, сударь. И ничего больше.

Его рот удивленно приоткрылся, а губы округлились в междометии «О!».

— Но я ведь торгую тканями, — ответил он. — Вы уверены, что вас интересую именно я?

Не дожидаясь моего ответа, торговец с невероятным проворством вскочил со стула и бросился в противоположный угол комнаты.