Крик сквозь стекло - [66]

Шрифт
Интервал

Попов рывком вскинулся, призывно кивнул головой Сэнди, изо всех сил улыбнувшись, и вывалился наружу, на крыло ходового мостика. Его мягко окатил умиротворенный гул прибоя, теплый ветер смешливо взъерошил волосы. И свет. Сколько чудесного света, который все они забыли! Сколько тепла…

Забыли, забыли…

Улыбчиво щурясь, он оглядел дичайше неуместную здесь замызганную палубу, всю дрянь и хлам на ней и потянул с себя задубевшую куртку. Сэнди засопел рядом — он сунулся головой вперед под рукой старшины, ухватился за релинг ограждения мостика и, кося на Попова печально-смешливым карим глазом, несмело, очень детски улыбался, словно боясь, что сейчас отнимут только что подаренную вожделенную игрушку.

Позади них загнанно дышал Кузьменко — он стоял в дверях и угрюмо смотрел в бесконечный горизонт над сияющими синими водами. Бесконечный, как их дорога.

Тяжело. Невыносимо тяжело…

Но они — люди. Они столько смогли и прошли. И они справились. Пока только с собой. И они пройдут все оставшееся, им предназначенное…

Американец вопросительно показал старшине глазами вниз. На пляж. На воду. Ему не терпелось все проверить.

— Давай-давай, — подтолкнул лейтенанта плечом Попов, и пацан, расстегивая на ходу куртку, двинулся по трапу. Через минуту он уже стоял на верхней палубе внизу. Старшина же разглядывал окрестности, но найти ничего не мог.

Как сказался сказочный полет на замечательном создании неведомых рук (добры ли, добры ли они?), на арктическом заповеднике чудес?

А никак.

Те же камни. Те же скалы. Тот же серый хаос, залитый сейчас жарким слепящим светом. И взлетная недостроенная полоса — та же. Небо вот — вроде новое, но… Но где-то там — колпак… И даже снятый вчера вечером моторный капот «ила» покоится тихо себе и спокойно, аккуратненько прислоненный к ящикам.

Так, может, и не было никакого полета? А? Не было урагана, океана-перевертыша, острова в поднебесье и величественного стеклянного купола, разделяющего два (только два?) мира? Может, сон все и бред? Вообще — все?

Сейчас, вот сейчас постучат в дверь землянки, и мы проснемся, маленько мятые после вчерашнего праздника встречи, и выйдем в наш тоскливый, израненный, изгаженный, просвистанный снегом и войной мир, и вновь… Нет!

Нет. Не дозваться. Не достучаться. Ни нам — ни к нам…

Все. Хватит. Не было никакого сна. И нет. А коли так — надо уходить. Немедленно. Уходить, пока не поздно. Пока все из-за нас не развалилось. Не погибло. И кто-то не погиб (возможно, наши еще не родившиеся дети, внуки, правнуки? Как знать…).

Это — реальность.

Здесь, а значит, и во всем нашем мире, нашем разнесчастном Божьем позабытом огороде, уже идет работа. Строгая, налаженная, точная, рисковая работа. А мы, вломившись сюда, крутясь и суетясь, всюду суя свой нос и во все вмешиваясь, пытаясь что-то понять и всего пугаясь, — мы все гробим: рвем точнейше выверенные связи, ломаем столетьями отработанные графики, нарушаем тончайшие процессы, ломаем абсолютную по качеству программу. Губим ее, задуманную гениально и грамотно, нашими мерками даже не осознаваемую и не определяемую, созданную и проводимую ради нас же, ради всего измученного, изолгавшегося, тонущего в крови и дерьме, злобе и безнадежности, раздираемого ненавистью и местью человечества, Программу.

Задуманную и проводимую… Да. Да, людьми! Не знаю почему — но людьми. Да нет, знаю. Спасение, милосердие, тихая подсказка, шаг за шагом… Это же все равно люди! Пусть не так, как мы. Но ведь люди. Может быть, те, кто еще не родился…

Но как же не хочется, как тягостно уходить! Боже мой, как прекрасно и страшно это Прикосновение. Какая высокая надежда — и бесконечно тяжелая ответственность. И, наконец, хоть как-то осознаваемый смысл в твоем появлении на Земле. Какая высокая и чистая Награда…

Чего он там кричит? Во Сэнди дает! Какой же славный он мальчик! А Сэнди на баке, высоко задирая голенастые ноги, плясал. Отплясывал, да еще как! Сам себе прихлопывая, сам себе притопывая, во всю глотку аккомпанируя, присвистывая, дудя и размахивая тяжелой меховой курткой.

Старшина хрипло засмеялся и, перегнувшись через релинг, прокричал:

— Покажи им, малыш, покажи!

Его рвануло за плечо, он, едва не опрокинувшись, отшатнулся — и прямо в переносицу ему воткнулись бешеные помутившиеся зрачки Кузьменко:

— Подыхаешь, сука?!

Старшина остолбенел от этой захлестнувшей его жуткой ярости, а капитан уже с дробным грохотом ссыпался по трапу и, в три прыжка пролетев коридор шкафута, вылетел на полубак.

Упала тишина.

Звякая в шелесте ветра подковами сапог, капитан медленно вышел на середину палубы и огляделся — как в тот, первый, раз. Да, весь бедлам, весь тот послегибельный разгром и срам, которые он увидел в первый день, были тут как тут. Да и куда могли бы подеваться. Ничто не изменилось.

Ничто?!

Никто?!

Древний, глухой, темно-безысходный ужас животного, попавшего в ловушку. Вот что оно такое! Капкан. Вот что изменилось. Кап-кан! Ничем иным этот распроклятый остров не был. Они попались. Сами.

Кузьменко медленно оглядел этих двоих.

Тяжело дышавший дурачок-американец, весь мокрый как мышь, в одной рубашке. Недоумок-ученый наверху, до сих пор ничего не понявший. И он, капитан советских ВВС, несущий всю полноту ответственности.


Еще от автора Владимир Анатольевич Смирнов
Над океаном

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Моя война

В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.


Танкисты

Эта книга — о механизированном корпусе, начавшем боевые действия против гитлеровцев на Калининском фронте в 1942 году и завершившем свой ратный путь в Берлине. Повесть состоит из пяти частей, по существу — самостоятельных произведений, связанных сквозными героями, среди которых командир корпуса генерал Шубников, командир танковой роты Мальцев, разведчик старшина Батьянов, корреспондент корпусной газеты Боев, политработник Кузьмин. Для массового читателя.


Что там, за линией фронта?

Книга документальна. В нее вошли повесть об уникальном подполье в годы войны на Брянщине «У самого логова», цикл новелл о героях незримого фронта под общим названием «Их имена хранила тайна», а также серия рассказов «Без страха и упрека» — о людях подвига и чести — наших современниках.


Танкисты. Новые интервью

НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка. Продолжение супербестселлера «Я дрался на Т-34», разошедшегося рекордными тиражами. НОВЫЕ воспоминания танкистов Великой Отечественной. Что в первую очередь вспоминали ветераны Вермахта, говоря об ужасах Восточного фронта? Армады советских танков. Кто вынес на своих плечах основную тяжесть войны, заплатил за Победу самую высокую цену и умирал самой страшной смертью? По признанию фронтовиков: «К танкистам особое отношение – гибли они страшно. Если танк подбивали, а подбивали их часто, это была верная смерть: одному-двум, может, еще и удавалось выбраться, остальные сгорали заживо».


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Уик-энд на берегу океана

Роман Робера Мерля «Уик-энд на берегу океана», удостоенный Гонкуровской премии, построен на автобиографическом материале и описывает превратности солдатской жизни. Эта книга — рассказ о трагических днях Дюнкерка, небольшого приморского городка на севере Франции, в жизнь которого так безжалостно ворвалась война. И оказалось, что для большинства французских солдат больше нет ни прошлого, ни будущего, ни надежд, а есть только страх, разрушение и хаос, в котором даже миг смерти становится неразличим.


Болевой синдром

Имя Ивана Козлова хорошо известно любителям детективного жанра. Его перу принадлежат такие повести, как «Хвост ящерицы», «Забудь о чести», «Общак», «Спаси и сохрани», которую, кстати, выпустило наше издательство. Новый роман «Болевой синдром» рассказывает о драматической ситуации, в которой оказались вчерашние спецназовцы Олег Макаров и Евгений Зырянов. У полковника Макарова погибает жена. Он уверен, что это дело рук тех, с кем он воевал на Кавказе и кто неоднократно грозил ему расправой с семьей.


Смерть двойника

В остросюжетном психологическом романе «Смерть двойника» авторы рассказывают о проблеме выживания, которую пытаются решить нынешние толстосумы, разбогатевшие нечестным путем и попавшие в поле зрения бандитских группировок. На карту ставится все: совесть, дружба, порядочность. Даже любовь жертвуется во имя обогащения и самосохранения. К чему приводит такая жизненная позиция, читатель узнает, прочитав это неординарное произведение.


Библиотечка журнала «Милиция» № 4 (1997)

Повесть «Спроси пустыню…» посвящена будням спецназа. Действие происходит в знойной пустыне Южной Республики, где отряды непримиримой оппозиции режиму сбили военно-транспортный самолет России и в качестве заложников удерживают летный экипаж. Освободить авиаторов — такая задача поставлена перед командиром подразделения спецназа майором Амелиным и группой его бойцов. Задача не из простых, поскольку заложники находятся в руках боевиков, для которых законы не писаны…В лесу под Вязьмой, что на Смоленщине, обнаружен труп болгарского гражданина Рачева.


Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

СОДЕРЖАНИЕ Иван Черных. Похищение (повесть) Евгений Морозов. Легко ли быть свидетелем? (повесть) Борис Васильев. Шантаж (повесть)