Кри-Кри - [19]
— Ты не знаешь, как он меня обозлил! Еще минута, и я, кажется, пустила бы в ход револьвер. Да и ты хорош, не видишь, что он явно мешкает.
— Но ведь я не каменщик и не конструктор, к тому же и материалы…
— Глупости! — перебила его Мадлен. — Не надо быть ни каменщиком, ни конструктором, чтобы видеть, что Кламар работает плохо.
— Нельзя же требовать, чтобы старик Кламар горел на работе так же, как молодая, полная сил Мадлен Рок…
— Брось шутки. Я не узнаю тебя, Люсьен! С некоторых пор ты стал какой-то странный.
>>— Я не узнаю тебя, Люсьен!
— Я почти не вижу тебя, Мадлен, в эти безумные дни. От этого и происходит наша видимая отчужденность.
— Я всегда помню о тебе, мой милый, — сказала вдруг мягко и задушевно Мадлен, положив руку на плечо Люсьена. — Настали дни тяжелых испытаний. Надо их выдержать, Люсьен. Да?
С этими словами она взглянула прямо в глаза Люсьена, как бы стараясь в них что-то прочесть.
Люсьен отвел взгляд и смущенно пробормотал:
— Ты знаешь, Мадлен, что положение наше совсем не так весело, как это пытается изобразить Бантар. Версальцы заняли три четверти Парижа. У Коммуны нет никаких шансов на победу, а Жозеф балагурит и распевает песенки…
— Куда девалось твое мужество, Люсьен? Как ты можешь упрекать Бантара! Он поет и балагурит… Да ведь это прекрасно! Он поднимает дух бойцов! Он не только поет и балагурит, он организует, работает, борется!
— Ты не понимаешь меня, Мадлен. Я не пожалею жизни за республику, и тебе не придется стыдиться за меня перед товарищами. Но я против бессмысленной гибели ради упрямства или ради глупости других. Пойми меня: затея Жозефа укрепиться в районе Рампоно и удержать наступление версальцев — безумная затея и, кроме бесполезных человеческих жертв, ничего не даст. Моя любовь к тебе…
— Мне противна такая любовь, которая делает тебя трусом, — нетерпеливо перебила Мадлен.
Люсьен понял, что зашел слишком далеко. Схватив Мадлен за руку, он сказал с жаром:
— Дорогая, обещаю тебе, что эта минутная слабость, вызванная бессонными ночами, больше не повторится…
Мадлен тревожно посмотрела на своего друга:
— Хорошо, Люсьен, я верю тебе… — и она медленно направилась к строителям баррикады.
Подождав, чтобы Мадлен отошла на некоторое расстояние, Кламар приблизился к Люсьену и почтительно приподнял шляпу.
— Извините, что побеспокоил вас, — сказал он, — но я не знаю, кого слушать, что делать…
— Повиноваться гражданке Рок, — сухо ответил Люсьен.
Он осмотрелся кругом и, увидев, что за ними никто не наблюдает, добавил:
— От вас, Кламар, я никак не ожидал такой наивности. Неужели вы не понимаете, что ваш саботаж распознает каждый ребенок? Конечно, теперь вам не остается ничего другого, как уйти с баррикады.
В это время на улице показалась Мари с корзинкой цветов. Еще издали слышался ее свежий, звонкий голос, кричавший нараспев:
— Фиалки, всего два су! Душистые, свежие фиалки, всего два су!
Навстречу девочке дружным шагом, нога в ногу, плечо к плечу, шел отряд федератов: это была молодежь Парижа, его цвет. Старшему на вид было едва ли двадцать два года. Мадлен, увидев федератов еще издали, сдернула кепи и приветственно замахала навстречу идущим.
Один из них, безусый юноша, поровнявшись с Мари, крикнул:
— Дай мне фиалок, малютка! Они будут напоминать о тебе там, в огненной печи, подогреваемой версальскими снарядами.
Мари, пытаясь шагать в ногу с отрядом, протянула федерату букетик.
Юноша полез в карман за мелочью.
Мари заколебалась:
— Нет, нет, не надо! — И уже совсем решительно добавила: — Раз вы идете в бой, я не возьму с вас денег.
Эти слова девочки вызвали одобрительные возгласы федератов.
— Браво! Вот это по-нашему! — воскликнул с восхищением получивший цветы федерат.
Он всунул фиалки в дуло ружья и, высоко подняв его, послал девочке привет свободной рукой.
И, поднимая пыль, отряд исчез из виду.
Приблизившись к баррикаде, Мари увидела Кри-Кри и окликнула его.
Кри-Кри стоял в вырытой яме, так что Мари пришлось наклониться, чтобы он услышал ее слова.
— Слушай, — сказала девочка, — тетка Дидье беснуется. Она говорит, что выгонит тебя из кафе.
— Ну, и пусть беснуется! — Кри-Кри мастерски сплюнул. — Очень она мне нужна! Если меня завтра убьют на баррикаде, — прихвастнул он, — она все равно будет ворчать: «Где Кри-Кри? Почему он не на работе?»
Последние слова Кри-Кри произнес пискливо, удачно подражая пронзительному голосу старухи.
— Откуси себе язык, — плаксиво сказала Мари. — Я терпеть не могу, когда ты говоришь о смерти.
— Ну, девочка, сейчас такое время, что надо ко всему привыкать, — поучительным тоном сказал Кри-Кри, довольный тем впечатлением, какое его слова произвели на подругу. — Ладно, болтать мне некогда. Знаешь что? Приходи завтра с утра, только пораньше, часов в шесть, к Трем каштанам. Поговорим тогда обо всем. Не проспишь?
— Вот глупый! Да у меня к шести часам все букеты должны быть готовы. Что я соня, что ли? Конечно, приду!
— Ладно! — согласился Кри-Кри. — Ну, проваливай. Идет дядя Жозеф. Мне некогда.
Жозеф Бантар в это время обходил баррикаду, отдавая распоряжения, смеясь, шутя, подбадривая.
— Ты опять будешь меня ругать за то, что я погорячилась, — смеясь, сказала Мадлен, подходя к Жозефу. — Я сейчас прогнала Кламара. Он мне подозрителен. Он нарочно тянет с постройкой баррикады. Говорит, что нет материалов.
