Крестоносцы социализма - [157]
Тем и прекрасен тип русского народовольца, что он «соединяет в себе оба высочайших типа человеческого величия: мученика и героя»[1548]. Такое соединение всегда было свойственно истинным (т.е. бескорыстным) революционерам и противопоказано любым властолюбцам. Хорошо понимала это Марина Цветаева: «Властолюбцы не бывают революционерами, как революционеры, в большинстве, не бывают властолюбцами»[1549].
Разумеется, эти герои и мученики не были безупречны – ни в идейном, ни в деловом, ни даже в нравственном отношении, ибо вполне безупречных героев вообще не бывает. Они заблуждались идейно: с наивностью предвестников верили в утопию «русского социализма», идеализировали «коммунистические инстинкты» крестьянства и, в результате, переоценивали готовность России к революции. Однако сами их заблуждения не только извинительны, но и (отчасти) разумны как отправные шаги на пути к истине. Восточная мудрость гласит: «Река истины протекает через каналы заблуждений». Вспомним здесь и сентенцию русского мудреца: «Исторически почти все истины открывались путем ломаным, кривым, фантастическим…»[1550]
Далее, на практике революционеры-народники не всегда находили рациональные средства борьбы, прибегая то к массово-анархистской, политически холостой агитации среди крестьян, то к индивидуальному террору против власти, политически действенному, но предосудительному морально. Здесь, однако, мы должны учитывать, что эти средства не выбирались по доброй воле народников, а были навязаны им силою обстоятельств (прежде всего правительственными репрессиями), причем их «красный» террор, хотя и вынужденный, как противовес «белому» террору правительства, никогда не занимал у них ни в программе, ни на практике главного места.
Советские историки нередко осуждали «Народную волю» за то, что она обратилась к террору, вместо того, чтобы заняться «организацией классовой борьбы пролетариата»[1551]. Эмиль Кроткий как-то сказал: «Суд потомства плох тем, что рассматривает дело в отсутствие потерпевшего». В данном случае «потерпевшие» народовольцы как бы в назидание своим будущим «судьям» заблаговременно разъяснили: «Пропаганда идеально полезных способов действия на практике может быть крайне вредна, если они в настоящее время совершенно немыслимы»[1552].
Сами народовольцы признавали, что они не считают всех вообще русских революционеров «безусловно нравственными». «Этого нельзя утверждать, – читаем в их обращении к „литературным и иным охранителям“, – уже по одному тому, что они плоть от плоти вашей и кость от костей ваших, что они выросли и воспитались в вашей семье и школе, которые систематически притупляли и развращали их нравственное чувство»[1553].
При всех своих заблуждениях, тактических и нравственных издержках революционеры-народники внесли выдающийся вклад в русское освободительное движение, придав ему небывалые ранее энергию, размах, организованность и силу. Борьба «Народной воли» стала решающим фактором второй революционной ситуации в России 1879 – 1881 гг.[1554] Правда, революционная ситуация не переросла тогда в революцию – по ряду причин: с одной стороны, еще слабым было массовое движение, отсутствовал класс, способный поднять массы, возглавить их и повести за собой (партия «Народная воля» взяла на себя роль, посильную только для целого класса, взяла и – не осилила); с другой стороны, теоретически несостоятельной оказалась доктрина, которую исповедовали народники, включая народовольцев (революция мыслилась как социалистическая, хотя она в то время могла быть только демократической, причем вершителями ее считались крестьяне, которые на это не были способны); к тому же «красный» террор народовольцев не только не возбудил, вопреки их расчетам, рабоче-крестьянские массы, но и отшатнул от них часть либерального общества. Это сузило социальную базу «Народной воли» и ускорило ее гибель.
