Крест - [10]

Шрифт
Интервал

("десантная" или "танковая" модель), с металлическим откидным прикладом, калибра 7,62, где пули со стальным сердечником и запросто просаживают шейку рельса, – что для них какая-то там бронированная дверь?!

И вот мы вдвоем с подельником поднимаемся на – какой там?

– на третий этаж. Шофер внизу, караулит подъезд. Подельник в маске, всходит до четвертого этажа и вызывает для себя лифт

– на нем потом и уедет. А я подхожу к двери и звоню. Длинно, требовательно. Так, словно случилось нечто сверхаварийное и суперважное. Конечно же в такую рань к двери подойдет он сам, какой бы трус ни был, жена его все-таки вытолкает, хотя бы спросить: кто там? Итак, из-за двери раздается блеющее: "Кто там?" – но я с понтом не слышу и запускаю еще один дли-и-инный звонок, чтобы спровоцировать его еще на одно блеяние, дабы удостовериться, что подает голос именно он – зачем же нам невинную душу губить, чай православные. И когда он повторно проблеет дрожащим голосом: "Кто там?" – в ответ получит очередь, трескучую, дымную очередь поперек груди, по животу, прямо через дверь. Через железную, кованную, надежную его дверь, оклеенную для красоты дерматином. Старый добрый АКМС – это вам, ребята, не нынешние пукалки с укороченными стволами и ничтожными воробьиными калибрами, старый добрый АКМС – это настоящая машина для настоящих мужчин.

Да, приходится с удовлетворением констатировать: оружие, изготовляемое при "отце народов" было и в свое время лучшим в мире, и до сих пор не устаревает. Спросите любого, более-менее приличного террориста: что он предпочитает для дела? – ответ будет однозначным: из пистолетов – ТТ, из автоматики – АК, калибра 7,62 (русский классический трехлинейный калибр). Все позднейшие малокалиберные штучки – не оружие, а какая-то, извиняюсь, порнография – вы уж не серчайте на мена за правду, гражданин Калашников!

Итак, мечи свое разящее копье, бушмен наивный, мечи в нарисованного врага, поражай его, сучару, поражай стальной пикой: в голову, в печень… Удар! Еще удар!

– Наши тела – меч, в наших душах – покой,

Наше дыхание – свято,

Мы движемся, всех любя,

Но дай нам немного сил, Господи,

Мы всех подомнем под себя.

Козлы!

Козлы-ы!

Да какие вы козлы?! До "козлов" вам – ого-го-го! Вы

– клубок скользких червей, кокон кровавой мрази. Жизнь наезжает на вас все круче и жестче, грубой крестьянской телегой, – и скоро от вас лишь кровавая дрянь брызнет на стенку. Еще чуть-чуть, и вы будете вышвырнуты на свалку истории, все эти специалисты по всевозможным (см. выше)

"духовным" полям, окоемам и пядям, все блаженно-лукавые бородатые болховитяне, мандельштамоведы, поющие на своих сходняках стихи аки псалмы, – скоро не будет больше этих глупых гранитных досок третьестепенным подмалевщикам, которые вы так профессионально навострились открывать, не будет и собраний сочинений никому не известных борзописцев, к которым вы так ловко пристрастились писать предлинющие комментарии, сотканные из общих мест. Вы ненавидите друг друга, хотя различий у вас на удивление немного, вы все ужасающе бесталанные иллюстраторы общеизвестного и всех вас кормит так называемая "духовность" – а вы-то хоть знаете, с какого плеча креститься, выпускники партшкол?

Сколько памятников и досок понаоткрывали неизвестно кому,

– из того гранита лестницу можно было бы сделать, хоть одну в городе приличную, сколько талантов толкнули к бутылке и в петлю, и сколько написали потом о них воспоминаний! Сколько тащите вечно "подающих надежды" своих клевретов, у которых языки давно уже приобрели форму ваших ягодиц!

Если б я был бандитом, я бы поставил себе за правило очищать любимый город от ваших смешных, убогих, никчемных монументов.

Тем более, все это противно христовой вере… Вот уродливый а-агромадный идол, призванный изображать третьестепенного стихотворца в кавалерийской шинели, певца пастухов и сивок, который раза в два больше памятника самому императору Петру Великому – тротиловую шашку (ТШ-200) под него! Впрочем, не свалит. Тогда танковую мину (ТМ-72) под него! Жахнет -мало не покажется. Вот нечто карикатурно-бомжеобразное, исходящее неустроенностью, мазохизмом и косноязычием, это нечто позорит, унижает, уничижает того, чье имя написано на этом бронзовом непотребстве -коммулятивный заряд (КЗ-6) под этого монстра! Вот еще глыба бронзы в виде человека, сидящего в смокинге (!) на грязном бревне, с какой-то лохматой дворнягой – ни человек, ни дворняга, ни бревно к нашему городу не имеют никакого отношения – противопехотную мину (ПМН-2) ему под мышку, и для верности под собаку – "лимонку" (Ф-1).

"Лимонка", так же как и АКМ, – это единственное, что по-настоящему котируется на Западе, да и на Востоке, – не ваша пресловутая замшелая "духовность", а именно эти предельно простые аргументы русской индивидуальности наиболее популярны и особо почитаемы в мире. Недурны также были и наши ядерные подводные лодки, которые порезали на металлолом под ваше пацифистское восторженно-истеричное блеяние.

– Мои слова не особенно вежливы,

Но и не слишком святы,

Мне просто печально, что

Вы могли бы быть люди…

Удар! Еще удар! В печень, в голову, в сердце, в душу, вашу мать…


Еще от автора Вячеслав Иванович Дегтев
Искатель, 1994 № 03

В журнал вошли следующие произведения:Дэн Кордэйл. Хищник (роман), стр. 2-99Александр Дюма. Заяц моего дедушки (рассказ, перевод Н. Сапоновой), стр. 100-146Вячеслав Дёгтев. Засада (рассказ), стр. 147-152Вячеслав Дёгтев. Гоп-стоп (рассказ), стр. 152-160.


Оберег

Эту книгу отмечает необычность, оригинальность компоновки произведений. В ней «попарно» чередуются стихи и проза. Каждое стихотворение А. Гончарова как бы продолжает рассказ В. Дёгтева, словно иллюстрирующий замысел стихотворения.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Тесные врата

Вячеслав Иванович Дёгтев родился в 1959 году на хуторе Новая Жизнь Репьевского района Воронежской области. Бывший военный летчик. Студент-заочник Литературного института имени Горького. Участник IX Всесоюзного совещания молодых писателей. Публиковался в журналах «Подъем», «Дружба», альманахах, коллективных сборниках в Кишиневе, Чебоксарах, Воронеже, Москве. Живет в Воронеже.«Тесные врата» — первая книга молодого автора.Тема рассказов молодого прозаика не исчерпывается его профессиональным прошлым — авиацией.


Последний парад

В новую книгу известного русского писателя, лауреата многих литературных премий, в том числе международной Платоновской и премии «России верные сыны», финалиста национального «Бестселлера-2003», вошли рассказы.Критики отмечают у Дегтева внутренний лиризм до сентиментальности, откровенную жесткость до жестокости, самоуверенную амбициозность «лидера постреализма». Они окрестили его «русским Джеком Лондоном», а Юрий Бондарев назвал «самым ярким открытием последнего десятилетия».


Белая невеста

В новую книгу известного русского писателя, лауреата многих литературных премий, в том числе международной Платоновской и премии "России верные сыны", финалиста национального "Бестселлера-2003", вошли рассказы и романтическая повесть "Белая невеста".Карамболь – это мастерский удар, который доступен лишь "академикам" бильярда. Карамболь – это изысканность, виртуозность, непредсказуемость. Все эти качества присущи прозе Дегтева, а представленным в книге произведениям, в особенности.Критики отмечают у Дегтева внутренний лиризм до сентиментальности, откровенную жесткость до жестокости, самоуверенную амбициозность "лидера постреализма".


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.