Кому приходилось бывать в Геленджике, тот рано или поздно узнает о дольменах в горах, о том, что в этом городе подолгу жил когда-то писатель Короленко, даже насажал для своего туберкулезного брата длинноиглой пицундской сосны, что сейчас в нем проживает сын Левы Задова, отставной полковник Вадим Зиньковский, а также актер-карлик, снимавшийся в фильме "Асса", и что на набережной в любую погоду стоит летом индеец Коля. Индеец настоящий, из Бразилии, с Амазонки. Осень-зиму Коля где-нибудь что-нибудь сторожит, а весну-лето неизменно стоит на набережной, фотографируется с отдыхающими… Но не всякий слышал про его отца, который как раз и привез Колю в Россию. А вот мне так посчастливилось с его отцом даже познакомиться и подружиться. Случилось это совершенно неожиданно.
Я прогуливался по набережной, и вдруг из одного приморского ресторанчика с экзотическим названием "Влюбленная анаконда" услышал рвущие душу слова полузабытой песни:
И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей…
Это пел моложавый, подтянутый, совершенно седой старик, и я не смог пройти мимо, зашел, присел, заказал пиво, и сидел под матерчатым тентом, нежился в солоноватом, теплом морском ветерке, что веял-сочился с залива и, потягивая темное "Сталинградское", слушал выступление весьма недурного ансамбля из молодых девчат – они пели по очереди старинные русские романсы. Аккомпанировал им давешний старикан с породистым, чисто выбритым лицом и манерами аристократа, он, поставив ногу на стул, играл на семиструнной гитаре, необычной "приталенной" формы (в прошлом веке такие гитары делал мастер Краснощеков) и глубокого чистого звучания. В перерыве я подошел к маэстро, поблагодарил за игру, за старые, печальные, полузабытые песни, спросил, чей инструмент – он оказался мастера Безгина, моего земляка, – мы разговорились об особенностях гитар, о всяких мелких нюансах, и в конце концов я подарил ему свою книжку "Русская душа", в которой заглавный рассказ именно о русской семиструнной гитаре, а прототипом главного героя является Иван Егорович Безгин, а также упоминается и Краснощеков с его инструментами. На радостях музыкант выпил со мной пива, хотя доктора давно уже не рекомендуют, и вдруг стал рассказывать настолько удивительную и экзотическую историю, в которую поначалу совершенно не верилось. Да и как тут поверить -просто Стивенсон какой-то! Впрочем, судите сами…
Он рассказал, что происходит из русских эмигрантов первой волны – его мать была дочерью последнего киевского губернатора по фамилии Околотков. Отец происходил из мелкопоместных, незнатных дворян Бартеньевых. Во время гражданской войны родители его оказались в Харбине, где в двадцатых годах он и родился. Там же окрестили его Вадимом, там же пошел в реальное училище. Учился, честно говоря, не ахти, точные науки не давались, зато любил, как ни странно, латынь, естествознание, столярное дело, музыку и гимнастику. Модест Наркисович Завалишин – учитель латыни, краснодеревщик и гитарист-любитель, игравший "на слух" – был первым его музыкальным наставником. Потом, по случаю, пришлось поучиться какое-то время и у самого Алеши Димитриевича, знаменитого уже тогда цыганского певца и гитариста, который собирал полные залы публики, которого лично знали Шаляпин и Вертинский; но учеба была недолгой – вскоре цыгане подхватились и чуть ли не в один день откочевали в Индию, на свою, как они сами выражались, прапрародину. Потом, стороной, удалось узнать, что Димитриевич жил в Бразилии, Аргентине и Испании, а в шестидесятых годах перебрался в Париж, где и обретался в ресторане "Золотая рыбка" до самой своей смерти в восемьдесят шестом году. Им восхищался Высоцкий, выступал с ним вместе, они мечтали о совместной пластинке – да не судьба. В Аргентине одна монаршая особа удостоила Димитриевича титула "барона" (оттуда и пошло это звание среди цыган), в Париже его называли "Королем цыганского романса". Вот у него-то и пришлось немножко поучиться моему визави.
В тридцатых, когда в Харбине активизировался НКВД, когда людей стали хватать чуть ли не на улицах, средь бела дня, народ русский валом повалил из Маньчжурии. Вместе с остатками семеновского воинства, с казаками-гуранами барона фон Унгера, попали его родители сперва в Австралию, оттуда часть русских уехала в Парагвай, Аргентину и Бразилию. Семья Бартеньевых обосновалась в Бразилии, сначала в городе Белен, который стоит при впадении в океан реки Пара, а потом перебрались в порт Макапа – этот город находится в самом устье Амазонки. Река там – как море, приливная волна поднимается вверх по течению чуть ли не на тысячу километров, в хорошую погоду даже в цейсовский бинокль другого берега не рассмотришь, и вместе с рукавами наберутся все двести верст. Недаром в старину ее называли -Южноамериканское Средиземное море.
В порту Макапа была небольшая русская колония, очень бедная и совсем невлиятельная. Там-то и встретил ту, которая помогла ему пережить весь тот ад, что выпало увидеть и через который довелось пройти. Да! Она была типичной девицей из романов Тургенева. Она и выглядела как типичная тургеневская барышня, белокурая, с томным взглядом голубых очей. Правда, барышня вовсе не кисейная, так как работать приходилось и посудомойкой, и официанткой, и кассиршей. Нужда научила делать все. Звали ее – Елена. По крови она происходила из князей Сандыревских – это младшая, вымирающая, пресекающаяся ветвь князей Темносиних и Щетининых. Так вот, эта княжна, в жилах которой текла кровь Рюриковичей и Чингизидов, мыла посуду в портовом кабаке и убирала объедки за каким-нибудь шоколадным мулатом, потомком раба, привезенного в трюмах лет сто назад из Африки. Но что поделаешь – нужда!
