Крепость Россия: Прощание с либерализмом - [42]

Юрьев: В 1993 году, когда Андрей Афанасьевич был только назначен первым замминистра обороны, а я был советником правительства по промышленности, мы с ним как-то сидели и беседовали. Андрей Афанасьевич высказал мысль, которая сейчас не прозвучала, а на меня тогда произвела большое впечатление. Абсолютно незаслуженно не востребовано в нашей стране, если брать общенациональный, а не отраслевой масштаб, одно из главных наших конкурентных преимуществ◦— такая, казалось бы, эфемерная вещь, как умение нации в целом концентрироваться и осуществлять очень крупные комплексные научно-технические законченные проекты. В первую очередь в военной сфере, хотя это большого значения не имеет. Это преимущество не в средствах производства или в капитале, а в национальных особенностях.

Леонтьев: Мне-то кажется, что об этом с самого начала и идет речь. Потому что потрясающим обстоятельством является то, что именно отказ от такого рода политики является, я бы сказал, идеологической основой, центром всей современной экономической политики, который до сих пор не преодолен. Андрей Афанасьевич упомянул «Боинг» и «Аэробус», которые борются за рынки, а я просто хотел бы уточнить, что борются они как раз за наш рынок. Потому что по потенциальным масштабам такого рынка, как наш, нет. Нам предстоит технологическая замена практически всего самолетного парка, потому что он выжил из ума. Совсем. Всего самолетного парка, а не того, который летает к ним и который они вышибли путем ужесточения норм, а нашего остального, потому что он просто физически устарел. Разваливается. Такого парка в такой стране, при таких пространствах, такого куска рынка больше нет. Когда речь идёт о гражданской авиации, когда говорится о том, какие проблемы существуют, то надо начинать с рассмотрения всех вопросов, связанных с гражданским авиапромом. С тем, что речь идёт о том, что остался единственный и уникальный в условиях общей рецессии рынок, беспрецедентный по масштабам. И это должно бы быть в основе политики российских экономических властей. Здесь-то как раз мы имеем приоритеты по технологии. Но, например, в двигателестроении дошло до смешного. 15 лет делают двигатель, который почти доделан, ПС-90-2А. Там нужны деньги, которые в принципе многие общие знакомые могли бы вынуть из кармана,◦— 10 миллионов долларов, чтобы его доделать. Но доделать двигатель не могут. 15 лет (!) проблема не решается.

Поэтому я думаю, что говорить о таких точечных вещах довольно глупо, потому что речь идет о концептуальном повороте. Нет никаких оснований считать, что у нас есть отставание по технологиям судостроения. Огромная отрасль с точки зрения образующего роста, с точки зрения реиндустриализации. Потому что проблема стоит не о постиндустриализации, а в первую очередь◦— реиндустриализации России. Но говорят: все равно мы должны будем нефть качать, потому что у нас нет новейших технологий. О каких новейших технологиях вы говорите, когда у нас деиндустриализация произошла, и нам надо заниматься реиндустриализацией, которая будет базой для всего остального? И такие вещи совершенно очевидные, как, например, судостроение и гражданский авиапром, просто являются лакмусовой бумажкой. Но речь идет о том, что даже революционный поворот в областях, предположим, судостроения и авиапрома, который всячески бы приветствовался, совершенно ничтожен с точки зрения выполнения общей задачи◦— задачи ликвидации качественного отставания. Он очень хорош был бы как симптом, но в действительности такие вещи, к сожалению, могут быть сделаны только глобальными решениями.

Алексеев: Я согласен с тем, что современная экономика больше чем экономика. Она символична, она идеологична, она замкнута на внеэкономические механизмы массового поведения, в том числе экономического. Она имиджева. Касательно имиджевой программы или имиджевой политики корпорации «Россия» я хотел бы безапелляционно заявить, что выводы, содержащиеся в статье, в рамках текста, возможны логически, но, конечно, это невозможно фактически. И прежде всего по внеэкономическим, информационно-политическим, идеологическим причинам. Видимо, сейчас нет никакого спора о том, почему развалился СССР. Понятно, что он развалился прежде всего по внеэкономическим причинам.

Я скажу больше. Сегодняшняя украинская ситуация◦— это тоже ослабленная модель протеста против автаркии. То есть часть населения хочет в Европу, а другая часть◦— в Россию. Но даже в ослабленном виде никакой автаркии не получается. Поэтому вся эта конструкция, замечательная, элегантная, интеллектуальная, которую вы выстроили,◦— она, конечно, существует только на уровне логической возможности. Но для меня чрезвычайно важны абзацы статьи, связанные с построением имиджа корпорации «Россия», продвижением этого имиджа, борьбой за него и работой в области символической геоэкономики. Мы работаем по разным вопросам, связанным с Украиной, СНГ, пытаясь выстроить, предложить различные модели символического повышения статуса России, ее экономики, привлекательности ее возможностей. Это важнейшие вещи. То, о чем написано в статье по поводу выбора между замшелой Европой и динамичной Россией,◦— буквально то же самое, но более заострено в украинской ситуации.