Крепость Бреслау - [26]

Когда он увидел причину крика обеих женщин, перестал благодарить Бога. В мерцании свечей было видно отрезанную руку. Кто-то через щель для писем всунул тонкую девичью руку.

Карен перестала кричать и смотрела на мужа. Она знала, что эта ночь не будет последней ночью в Бреслау, знала, что ее упрямый муж не успокоится, пока не схватит преступника, который подбрасывает ему отрезанные девичьи руки, знала, что сейчас — когда на него взглянет — увидит неподвижные темные глаза: безжалостные и бесстрастные, как всегда.

Она смотрела и ничего не могла распознать. Он успел надеть маску.

Он подошел к отрезанной руке и завернул ее в чистое белое кухонное полотенце с надписью «Erwache und lache»[16].

Тяжело сопя, он сел в своем кабинете. Служанка Марта улизнула в подсобку.

Карен села напротив мужа на кресло, в котором отдыхал профессор Брендел.

Она ненавидела сегодня этой воняющего водкой философа за то, что забрал ее мужа на весь день.

Эберхард смотрел куда-то в сторону, когда сказал:

— Я сегодня обещал тебе, что мы уедем как можно скорее из Бреслау?

— Так сказал в постели, после того как мы занимались любовью, — прошептала с надеждой в голосе Карен. — Сдержишь свое слово?

— Нет. — Он встал и прижал ее крепко к груди.

Он чувствовал на руках и лице царапанье ее ногтей, он чувствовал ее слезы на своей груди, чувствовал боль и печаль, он хотел и должен был чувствовать ее жалобу на свое горе.

Мок не благодарил уже Бога ни за что.

Бреслау, суббота 17 марта 1945 года, семь утра

На кладбище св. Лаврентия на Ауэнштрассе четверо одетых в черное мужчин вдавливали подошву башмаков в глинистый, размоченный дождем грунт. Двое из них вдавливали ее сильнее, потому что работали физически. У них были треугольные шляпы, а на их длинных плащах морщились грязные жабо.

Доктор Лазариус и капитан Мок стояли чуть поодаль и наблюдали без слов откапывание недавно насыпанной могилы, рядом с которой лежал крест с надписью: «Берта Флогнер 1928–1945 R. I. P.».

Ветер хлестал дождем по кладбищенским тополям, по кожаному плащу капитана Мока, по старому котелку доктора Лазариуса, лился по недалекой покатой крыше кладбищенской часовне, забарабанил, наконец, о деревянный гроб, который в те времена, когда людей хоронили в мешках, был настоящей роскошью.

Двое могильщиков откопали гроб из могилы.

Один из них со скрежетом вставил небольшую лопату в щель между крышкой гроба и его основной частью, называемой в просторечии лежанкой. Один из гробовщиков вытащил гвозди из крышки, а другой сдвинул ее по лежанке так, что она обнажила верхнюю и нижнюю части тела мертвой.

Мок и Лазариус подошли к гробу. Дождь лился по синему лицу Берты Флогнер, проникал в ее ушные раковины, на которых отмершая кожа шелушилась, а кожа зелено-синяя, он хлестал по ее цветастому платью из перкаля и левой руке с почерневшими ногтями. Лазариус взял ее за правую руку и поднял рукав. Мок вынул из кармана небольшой сверток и во второй раз в этот день их развивали.

Лазариус вытащил из кухонного полотенца отрезанную руку и приложил ее к суставу.

Через несколько секунд он взглянул на Мока и кивнул. С полей котелка потекла вода в гроб.

— Подходит, это ее рука, — сказал Лазариус, положил отрезанную руку в гроб рядом с головой девушки и подошел к Моку.

— У вас есть сигара, герр криминальдиректор?

— К сожалению, у меня только папиросы. — Мок удивился, услышав свой последний полицейский титул, который получил, когда в 1934 году стал главой Комиссии Убийств Президиума Полиции в Бреслау. — Но есть тоже что-то получше в коляске мотоцикла.

По размокшей от дождя улице среди вязов двинулись нога в ногу.

— Эй! — крикнул один из могильщиков. — А наша плата?

Мок обернулся и вручил могильщику две бутылки водки и завернутую в газету горсть папирос. Могильщик передал часть оплаты коллеге. Тот с удвоенной энергией начал закрывать крышку гроба. Потом схватил молоток. Сделал замах, но не ударил.

Его рука была неподвижна.

Старый капитан с обожженным лицом держал ее в сильном захвате.

— Что ты сделал с рукой, которую я тебе дал? — спросил он, не отпуская руки могильщика.

— Ничего, — ответил могильщик и вырвался из объятий Мока. — Там, внутри.

— Идиот, — тихо сказал Мок. — А ты хочешь, чтобы твоя лапа, когда тебе ее отрежут, лежала где-то около твоей морды, а не на своем месте?

— Можете ее приклеить? — спросил второй могильщик и подошел со злым блеском в глазах.

Мок подошел к гробу и сбросил крышку прямо в грязную лужу, из которой пошел фонтан. Подтянул правый рукав мертвой и приложил руку к суставу, а потом прорвал кухонное полотенце.

— Помоги мне вместе со вторым, — сказал он. Когда могильщики подошли к гробу, уточнил: — Один держит руки, второй руку, а я свяжу.

Они сделали так, как он приказал. Когда он закончил это простую процедуру последней пластической хирургии, посмотрел на них протяжно и сказал:

— Это человек! Если человек имеет руки, ноги и голову, то все эти части должны быть на своем месте, понимаете, тупицы? Эту девушку кто-то любил, она тоже кого-то любила, кто-то жал на приветствие эту отрезанную руку, которую вы хотели бросить где угодно, — он посмотрел на могильщиков, которые в молчании и в оцепенении слушали выводы, и понизил голос: — И хотя все это в прошлом, хотя с момента, когда кто-то вставил в нее бутылку, уже только бессильное тело, но это телу необходимо уважать, понимаете? Нос должен быть на лице, а голова на шее, ублюдки!