Крепость Ангела - [3]

— Виделись? — цепко уточнил Петр.

— По его настойчивому приглашению. Торговались насчет семейного склепа, я не уступил.

— Почему к нам не зашел? Мы в гостиной сидели.

— Не хотел.

Степа нахмурился:

— Петь, не лезь в семейные дела. Самоубийство установлено, дело не заведено.

Петр тяпнул водочки.

— Мой друг погиб! — Сейчас рванет рубаху на груди («Мой друг бесценный…»). Сдержался.

Я кивнул Евгению:

— Рассказывай.

— Я нашел трупы в постели. Они погибли одновременно, занимаясь любовью.

* * *

Даже эта безобразная картинка не смогла вывести меня из блаженного бесчувствия, почти равнодушно слушал я рассказ Евгения, скупой и монотонный. В ту субботу он остался ночевать у патрона по его просьбе (так случалось иногда). Воскресенье, у горничной и у охранников выходной. Он ждал до полудня.

— А зачем ты ждал? — уточнил Петр.

— Сева приказал: «Меня не беспокоить ни под каким видом. Завтра опознаешь наши трупы».

— У вас такие шуточки в ходу? — изумился доктор.

— У Севы. Надо знать его юмор… макабрический, так сказать. Он много пил в тот вечер, имелось в виду… то есть я имел в виду: буду возиться с его похмельем.

— Он был алкоголик?

— Алкоголики не сколачивают миллиардные состояния. Но иногда, изредка, ему нужна была разрядка.

«Однако! — Я усмехнулся про себя. — Однако как везет убийце! Нет, просто все одно к одному…» Я спросил:

— Во сколько вечером вы расстались с Севой?

— Где-то в одиннадцатом я спать лег, а он удалился в спальню.

— Вы вместе пили?

— Нет. Он был с Натальей Николаевной.

Евгений постучался, вошел — любовники, голые, лежали на огромном белом ложе-жертвеннике, — попятился было, но что-то поразило его, заставило приблизиться… Мертвые тела. На полу записка: Я, Всеволод Юрьевич Опочинин, выражаю свою волю: захоронить в моем родовом склепе подателей сего документа.

— Что за черт! — закричал я. — Кто такие «податели»?

— Он сам и Наташа — так я объяснил следователю.

— И тот поверил?

— Рядом на тумбочке стояли два пустых бокала и бутылка с шампанским, половина примерно… везде отпечатки пальцев самоубийц. На полу — пузырек, пустой, но анализ показал…

— Пузырек? — перебил я. — Что за пузырек?

— Из-под французских духов Наташи, на нем обнаружились отпечатки пальцев Всеволода.

— В нем был яд? — уточнил доктор.

— Следы яда. Очень слабые — в бокалах. Ну и в трупах при вскрытии. Я объяснил, что покойник, — бубнил Евгений монотонно, — в силу своего саркастического характера мог оставить именно такую предсмертную записку. Дата — шестое сентября, почерк его.

— Ну а мотив?

— Горничная подсказала: сложные взаимоотношения между любовниками.

— Как же меня не вызвали?

— А кто знал, что ты в Москве? — Евгений на секунду поднял голову, взглянул — какая мука в глазах! — Я сказал, что муж с мая отсутствует, уехал на заработки.

— Я вернулся в тот день, шестого сентября.

— Кто ж знал…

Наступившую паузу нарушил доктор:

— Каков состав яда?

— Какой-то сложный, в основе — болиголов.

— Ага! Болиголов пятнистый, произрастает в поймах рек. Весьма ядовит. Откуда у Всеволода Юрьевича взялся такой редкий яд?

Евгений пожал плечами:

— Он же химик по образованию, когда-то в НИИ работал. В общем, дело закрыли, покойников выдали, сегодня я получил урны из крематория.

Наступила выпивальная пауза, мужчины приняли по полной; художница потягивала из глиняной кружки брусничный морс, курила, глядя в высокое окно с вековой липой, еще пышной. Заговорил управляющий Степа — толстый здоровяк, кровь с молоком — «с коньяком», уточнил бы я, зная его пристрастие (правда, сегодня он пил водку):

— Завещания нет. Вступай, Родя, в дело. Впрочем, дело терпит, можешь отдохнуть пока.

— Отдохнуть?

— Оправиться от удара. Нам всем не помешает… Деньги у тебя есть?

— Одолжить?

— Шутник! У тебя масса возможностей, — заторопился Степа с мелькнувшей улыбкой змия-искусителя. — Поезжай по святым местам… Ты же хотел, помнишь, Родя?

— По святым местам? — Я усмехнулся. — Это было бы славно. В путешествие я, возможно, отправлюсь…

— Давай паспорт. Максимум через неделю…

— Не по святым местам, дальше. А пока здесь посижу. — У меня внезапно вырвалось: — И вообще не уверен, что приму это наследство.

— Вы серьезно? — неожиданно подала голос художница; впервые я вызвал у нее проблеск чувства — любопытство… И вдруг нечаянно поймал тяжелый взгляд Евгения.

— Родька, не пижонь!

— Да так, Жень, тоска.

— Переживешь! — сказал сурово мой робкий и мягкий друг. — Душно. — Расстегнул верхние пуговицы рубашки, блеснул эмалевый крестик на безволосой груди. — В чью пользу ты отказываешься от капитала?

— Ты что, с ума сошел? — даже испугался управляющий. — Он не отказывается, скажи, Родь!

Я поморщился:

— Не будем делить шкуру… — запнулся, а Петр подхватил:

— Убитого медведя.

— Кем убитого, Петя?

— Пардон, неуместная поговорка, — отчеканил рекламщик, кажется, уже пьяненький. — Все-таки интересно, почему в предсмертной записке не указан мотив.

Доктор выпил и предположил:

— Расстроился, что Марьюшка не ему оставила родовое гнездо?

— Он сотню таких гнезд мог заиметь! — отмахнулся Петр.

— Не таких — чужих. Она была одержима своим родословным древом. Может, и он? Оскорбленный в лучших дворянских чувствах…