Дэйзи снова потянулась к блестящему дверному молоточку, но тут темно-зеленая дверь отворилась.
— Ах, это вы, Дэйзи. Проходите, прошу вас. — На худом, вечно обеспокоенном лице Мюриэл Уэстли появилась виноватая улыбка. В свои тридцать с небольшим она выглядела преждевременно поблекшей, да и бурое заношенное платье, видавшее лучшие времена, ее не красило. — Простите, что заставила ждать — у служанки выходной. А вы даже пальто не накинули.
— Ничего, мне же добежать из соседнего дома, да и денек шикарный. Вот-вот нарциссы расцветут. Обожаю весну.
Дэйзи вошла в дом. Лучи солнца, проходя сквозь витражи викторианской двери, отбрасывали зеленые и лиловые блики на белые стены и натертый до блеска паркет. В вазе на столе алел букет роз.
— От поклонника Бетси, то есть Беттины, — пояснила Мюриэл. — Тепличные, аромата совсем не дают.
— Зато глаз радуют. Вашу сестру ведь на самом деле зовут Элизабет?
— Да, но в детстве она была для всех просто Бетси, и я никак не привыкну звать ее по-другому.
— Понимаю, я и сама долго звала Люси школьным прозвищем. — Дэйзи протянула баночку из-под джема. — Боюсь, я пришла попрошайничать. Принялась печь именинный пирог для Люси и обнаружила, что мука закончилась. У вашей кухарки не найдется с четверть фунта?..
— Конечно-конечно. Спустимся на кухню. — Мюриэл направилась к лестнице в дальнем конце холла. Где-то в глубине дома пел женский голос под аккомпанемент фортепиано. — Когда у Люси день рождения?
— Завтра. Я пеку бисквит, он не повредит фигуре — Люси очень за этим следит. Вот бы мне такую силу воли, — произнесла Дэйзи с сожалением. — Никак не могу похудеть.
— А вам и не пойдет, — успокоила ее Мюриэл. — К тому же плоская грудь и узкие бедра скоро выйдут из моды.
Она отворила обитую зеленым сукном дверь, и музыка зазвучала громче: Кармен предостерегала возлюбленного: «Si je t’aime, prends garde a toi!»[1].
— У вашей сестры красивый голос.
— Это не Бетси, а Оливия Блейз, ученица Роджера.
— Блейз? Знакомое имя. Кажется, она к нам приходила, Люси делала ее фотопортрет, — сказала Дэйзи, спускаясь по лестнице. — Мистер Абернати часто направляет к ней своих учеников. Очень благородно с его стороны. Должно быть, прекрасно жить в окружении музыки, — добавила она, когда зазвучало вступление к другой арии Кармен.
— Да, если бы только к ней не прилагался артистический темперамент, — вздохнула Мюриэл. — Пожалуй, слова «Тебя люблю я, берегись!» или лучше «Меня ты любишь, берегись!» очень точно характеризуют большинство певцов. Тех, кто солирует, разумеется. Нам, хористам, отводится куда более скромная роль.
Дэйзи не терпелось спросить, относится ли к этому большинству Беттина, но приход в кухню спас ее от проявления бестактности.
Кухарка насыпала в баночку муки, а когда Дэйзи призналась, что прежде не пекла бисквитов, еще и снабдила ее ценными советами.
Чуть погодя она объявила:
— Чайник закипает, мисс Уэстли. Подавать чай?
— Останетесь, Дэйзи? — с надеждой спросила Мюриэл.
— Я бы с удовольствием, но уже духовка нагревается, и яйца в миску разбила, так что мне лучше поспешить домой.
— Да, пожалуй. — Мюриэл с разочарованным видом сопроводила ее обратно в холл.
Теперь пение доносилось с другой стороны, из комнаты в передней части дома.
Judex ergo cum sedebit,
Quidquid latet apparebit:
Nil inultum remanebit!
[2]Дэйзи не знала, что означают слова, но в звучном женском голосе отчетливо слышались злорадные нотки.
— А вот теперь Бетси. «Реквием» Верди, часть о Судном дне. Будет исполняться в Альберт-холле. Бетси выступает в основном с провинциальными труппами, так что для нее это прекрасная возможность заявить о себе на столичной сцене.
— Надеюсь, все пройдет хорошо, — сказала Дэйзи из вежливости. Она видела Беттину Уэстли, или, правильнее сказать, миссис Абернати, лишь мельком, и та показалась ей сущей язвой.
— Красивый голос, — с гордостью сказала Мюриэл, — и сама она красавица, просто создана для оперной сцены. Осталось только, чтобы нужные люди заметили. О, как вы полагаете, Люси была бы рада получить на день рождения билеты на концерт? У Бетси есть пригласительные. Концерт днем, в следующее воскресенье. Нет, не так. Восемнадцатое марта тысяча девятьсот двадцать третьего года станет звездным часом Беттины.
— Насчет Люси не знаю, а вот я бы очень хотела пойти.
— Тогда билеты ваши. — Улыбающаяся Мюриэл выглядела юной и почти хорошенькой. — Они в музыкальном салоне. Я их вам принесу.
— Шикарно! Вы тоже выступаете?
— Да, пою в хоре. Беттинин муж — наш хормейстер.
Мюриэл тронула ручку, собираясь выпустить Дэйзи, и тут застучал дверной молоточек. На пороге стоял высокий молодой джентльмен привлекательной наружности. Светло-серый костюм был сшит по последнему слову моды, однако прическа ему не соответствовала — выбивающиеся из-под шляпы густые каштановые волосы касались воротника, где вместо галстука красовался белый шейный платок. Рубашка и платочек в нагрудном кармане были сиреневыми. Вне сомнения, щеголь принадлежал к богеме.
