Креншоу - [5]

Помнишь такую, Джексон? Мы ее тебе, наверное, миллион раз прочли.

– Это скорее словарь, а не книжка со сказками, – заметил я.

– «Брат нужен, чтобы тебе помогать», – сказала мама. Это была строка из книги.

– Брат нужен, чтобы тебя доставать, – вздохнула Робин. И это было уже не из книги.

– Сестра нужна, чтоб медленно свести тебя с ума, – добавил я.

Солнце начало садиться. Небо было тигриного цвета, с полосками темных облаков.

– Надо подготовить вещи к распродаже, – сказал я.

– Эй, дружище, не уходи-ка далеко! – воскликнул папа. – Я почитаю вслух книгу про яму. Само собой, если мы сможем ее найти.

– Я уже слишком взрослый для этой книжки, – сказал я, хотя это был первый предмет, который я положил в свой пакет для памятных вещей.

– Почитай еще раз про Лила, – запросила Робин. – Пожалуйстапожалуйстапожалуйста.

– Пап, – начал я. – Это не ты купил немного фиолетовых мармеладок?

– Нет.

– Тогда откуда же они взялись? В бейсболке Робин. Чушь какая-то.

– Робин вчера ходила к Кайли на день рождения, – улыбнулась мама. – Ты мармелад оттуда принесла, горошинка моя сладкая?

– Неа, – ответила Робин. – Кайли его терпеть не может. И вообще, Джексон, я же тебе сказала, это волшебные мармеладки.

– Волшебства не существует, – возразил я.

– Музыка – это волшебство, – сказала мама.

– Любовь – это волшебство, – вставил папа.

– Кролики в шляпе – это волшебство, – поддержала родителей Робин.

– Я бы еще добавил в категорию волшебного пончики с кремом, – заметил папа.

– А как же запах новорожденного ребенка? – спросила мама.

– Котята – это волшебство! – воскликнула Робин.

– Само собой! – согласился папа, почесывая Арету за ухом. – И про собак не забывай.

Они продолжали перечислять разные вещи и после того, как я закрыл за собой дверь.

Девять

Я люблю маму с папой, да и сестру люблю почти всегда. Но последнее время они очень действуют мне на нервы.

Робин – маленький ребенок, само собой, она бывает надоедливой. Засыпает вопросами вроде «Джексон, а что будет, если собака и птица поженятся?» Или три тысячи раз подряд поет детскую песенку про автобус и его колеса, которые крутятся всю дорогу. Или берет без спроса мой скейт и делает из него машину «скорой помощи» для кукол. Все младшие сестры такие.

С родителями все еще сложнее. Мне трудно это объяснить. Они находили плюсы во всем. Да, знаю, это качество считается хорошим. Но даже когда дела шли хуже некуда – а такое случалось очень часто, – они шутили. Дурачились. Делали вид, что все замечательно.

Порой мне хотелось, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Хотелось слышать правду, даже если она меня не обрадует. Я все понимал. Я знал куда больше, чем казалось родителям.

Но родители были оптимистами. Они смотрели на стакан с водой и всегда делали вывод, что он наполовину полон, а не пуст.

Но я совсем не такой. Ученые не могут себе позволить оптимизм или пессимизм. Они просто наблюдают за миром и отмечают все, что в нем есть. Смотрят на стакан, определяют, что воды в нем, например, сто миллилитров, – и конец разговорам.

Вот, к примеру, мой папа. В юности он заболел, и серьезно. Выяснилось, что у него рассеянный склероз. В общем-то, обычно папа чувствует себя нормально, но порой выдаются неудачные деньки, когда ему трудно передвигаться, и тогда он ходит с тростью.

Когда папа узнал про свой диагноз, он сделал вид, что это не такая уж и страшная беда, хоть ему и пришлось уйти с работы, а работал он строителем. Он сказал, что у него нет больше сил слушать звуки молотка весь день напролет. Сказал, что хочет носить чистые ботинки, а не вечно грязные, а потом написал об этом песню и назвал ее «Блюз Грязных Ботинок». Сказал, что может работать и дома, и прилепил на дверь ванной табличку с надписью: «ОФИС МИСТЕРА ТОМАСА УЭЙДА». Мама прилепила рядом еще одну табличку: «ЛУЧШЕ БЫ Я НА РЫБАЛКУ СХОДИЛ».

Вот как это было.

Порой мне хочется спросить у родителей, поправится ли папа, или почему у нас дома иногда нет еды, или отчего мы так часто ругаемся.

А еще, почему нельзя было сделать так, чтобы я оставался единственным ребенком.

Но я не спрашиваю. Больше не спрашиваю.

Прошлой осенью во время совместного обеда с соседями Арета съела детский памперс. Ей пришлось провести двое суток в ветеринарной клинике, пока он не вышел.

– Входит, выходит… – заметил папа, когда мы забирали Арету. – Это цикл жизни.

– Дороговатый какой-то цикл, – заметила мама, просматривая счет. – Кажется, плату за квартиру мы в этом месяце снова задержим.

Когда мы подошли к машине, я спросил прямо, хватит ли у нас денег на жизнь. Папа велел не беспокоиться. Сказал, что у нас небольшие финансовые затруднения. Сказал, что иногда сложно заранее спланировать все, если только у тебя нет хрустального шара, в котором можно увидеть будущее. А потом добавил, что если у кого-нибудь из моих знакомых есть такой шар, он с удовольствием его позаимствует.

Мама предложила выиграть в лотерею, и тогда папа сказал: «В случае победы можно мне, пожалуйста, „феррари“?», а мама спросила: «А как же „ягуар“?», и я понял, что они пытаются сменить тему.

После этого я больше не задавал непростых вопросов.