Креншоу - [4]

Но зато наши вторые имена достались нам от людей, а не от гитар. Орсон был папиным дядей, а Мэрибелль – маминой прабабушкой. Но их обоих уже нет в живых, поэтому я не знаю, хорошо это или плохо, что нас назвали в честь них.

Папа говорит, его дядя был очаровательным ворчуном, что, видимо, означает, что он любил поругаться, но это получалось у него как-то мило.

Если честно, возможно, какое-нибудь другое второе имя было бы мне больше по душе.

Какое-нибудь новое. Которое еще не успели заносить до дыр.

Может, потому мне и понравилось имя «Креншоу». Оно походило на чистый лист бумаги, перед тем как на нем начнешь рисовать.

Это имя было из разряда «нет-ничего-невозможного».

Семь

Я точно не помню, что чувствовал в тот день, когда мы с Креншоу познакомились.

Это было очень давно.

Я успел забыть многое из того, что происходило со мной в детстве.

Я не помню, как родился. Как учился ходить. Как носил памперсы. Хотя, наверное, о таком не очень-то и захочешь вспоминать.

Память – странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре года, но не помню, как мама с папой меня нашли, как ругались и плакали одновременно. Я знаю об этом только по их рассказам.

Я помню, как дома впервые появилась младшая сестра. Но не помню, как пытался запихнуть ее в коробку, чтобы отправить обратно в роддом.

Родители любят всем рассказывать эту историю.

Я даже не могу припомнить точно, по каким причинам Креншоу был именно котом, а не собакой, или аллигатором, или трехголовым тираннозавром.

В моем случае пытаться вспомнить всю свою жизнь – это будто строить что-то из конструктора Лего, когда не хватает важных деталей, например фигурки робота или колеса для большого джипа. Ты изо всех сил стараешься соединить, что есть, но знаешь, что получится не совсем то же самое, что изображено на коробке.

Наверное, в тот момент мне следовало бы подумать: «Ух ты, со мной разговаривает кот, а такое случается не на каждой парковке».

Но я помню только, что в мыслях у меня пронеслось: «Как же здорово, когда есть друг, который любит фиолетовые мармеладки так же сильно, как я».

Восемь

Через пару часов после того, как в самый разгар нашего матча по хлопьеболу в кепке Робин таинственным образом появились мармеладки, мама выдала нам по бумажному пакету. Для памятных вещей, как она сказала. Многое из того, что у нас было, кроме самого необходимого, вроде обуви, матрасов и нескольких тарелок, родители собирались выставить на воскресную дворовую распродажу. Они надеялись выручить сумму, достаточную для того, чтобы погасить долг за квартиру и, если повезет, оплатить еще и счет за воду.

Робин спросила, что значит «памятные вещи». Мама ответила, что это такие, которые ты бережешь как сокровище. А потом сказала, что, пока мы есть друг у друга, вещи не имеют никакого значения.

Я спросил, а что они с папой оставили бы себе на память. Мама сказала, что, наверное, в первую очередь гитары и, может, еще книги, потому что они всегда важны.

Робин сказала, что точно положит в пакет книгу про Лила.

Для моей сестры «Дом на 88-й Восточной улице» – самая любимая книга на свете. В ней рассказывается о крокодиле Лиле, который живет в человеческой семье. Лил любит купаться в ванной и гулять с собакой.

Робин знает эту книгу наизусть.

Позже, перед сном, отец принялся читать Робин про Лила. Я стоял у двери ее спальни и слушал. Папа, мама, Робин и Арета ютились на матрасе. Папа лежал на полу. Деревянные детали кровати родители планировали продать.

– Давай к нам, Джексон, – позвала мама. – Здесь полно места.

Папа у меня высокий, да и мама тоже, а матрас у Робин крошечный. Места на нем совсем не было.

– Мне и так удобно, – сказал я.

Глядя на всю свою семью, собравшуюся в одной комнате, я чувствовал себя родственником, живущим где-то за городом. Между мной и ними была связь, но не такая тесная, как у них между собой. Наверное, из-за того, что они все были очень похожи: светловолосые, сероглазые и веселые. А у меня глаза и волосы темные, да и настроение порой мрачное.

После выноса вещей комнату Робин было почти не узнать. Разве что по розовой лампе. И по отметкам на стене, показывающим, насколько Робин подросла. И по красному пятну на ковре, на который она когда-то пролила клюквенно-яблочный сок. В тот раз она отрабатывала бейсбольные удары и слишком увлеклась.

– «ПЛЮХ, БУЛТЫХ, БУЛЬ-БУЛЬ, ШЛЮП…» – читал папа.

– Там не «шлюп», папочка, – сказала Робин.

– Шлеп? Бульк? Хлоп?

– Не прикидывайся, – сказала сестра и ткнула его пальцем в грудь. – Хлюп! Хлюп, говорю тебе!

Я сказал, что крокодилу вряд ли понравилось бы купаться в ванной. Я только что прочитал целую библиотечную книгу о рептилиях.

Папа велел мне не плыть против течения.

– А ты знал, что крокодилу можно связать челюсть обыкновенной канцелярской резинкой? – спросил я.

Папа улыбнулся:

– Не хотел бы я быть первым человеком, проверившим эту теорию.

Робин спросила у мамы, была ли у меня любимая книжка, когда я был маленьким. Меня она спрашивать не стала – все еще дулась из-за комментария про ванную.

Мама сказала:

– Джексону очень нравилась книга «Яма нужна, чтобы ее выкопать».