Креншоу - [24]
– Я пришел помочь тебе, – сказал Креншоу. Он зевнул. Зубы у него были как маленькие ножички. Он положил себе на глаза бархатистое ухо Ареты, закрываясь от солнца.
– Что ты там говорил про правду? – спросил я.
– Правда важна для тебя, – сказал Креншоу. – Поэтому важна и для меня. А теперь, прошу, позволь мне предаться дреме.
– Ты что, моя совесть? – спросил я.
– Когда как, – ухмыльнулся кот. – А ты хотел бы, чтоб я ей был?
Я проверил шкаф: а вдруг там затаился гигантский невидимый опоссум, или суслик, или еще кто-нибудь?
– Нет, – сказал я. – Я и сам отлично справляюсь.
– Ой, правда? – спросил Креншоу. – А что это за отвратительное собачье угощение лежит на полу?
Печенье. Арета до сих пор его не съела.
Я швырнул его в окно. Может, хоть белки будут не прочь отведать краденое.
– А помнишь, как ты своровал йо-йо, когда тебе было пять? – спросил Креншоу.
– Когда родители меня поймали, я попытался свалить вину на тебя.
– Вечно воображаемые друзья во всем виноваты.
– Потом родители заставили меня его вернуть и извиниться перед магазином.
– По-моему, ты все прекрасно понимаешь. – Кот снова зевнул. – А теперь, если не возражаешь, я немного котовздремну.
Я уставился на Креншоу. Я чувствовал, что всерьез схожу с ума, и ощущал досаду. Нужно было во чтобы то ни стало выпроводить Креншоу из своей жизни.
– Кстати, – сказал я, прежде чем выйти из комнаты. – Ты обнимаешь собаку.
Я не видел, что произошло потом, но послышались вой и шипение. Арета пронеслась мимо меня на всех скоростях.
Она целый час не вылезала из-под кухонного стола.
Сорок два
Продавать вещи на дворовой распродаже очень странно. Все равно что ходить в одежде, надев ее наоборот. Трусы – на джинсы, носки – на кроссовки.
Все, что раньше хранилось внутри твоего дома, теперь лежит перед всеми, так что каждый может посмотреть и потрогать. Чужие люди вертят в руках лампу, которая раньше стояла на столике у твоей кровати. Какие-то потные парни сидят на папином любимом стуле. На всех вещах наклеены маленькие ценники. Пять долларов за твой старый трехколесный велосипед, со спиц которого еще не сняли светоотражатели. Пятьдесят центов за настольную игру для малышей.
Было солнечное воскресное утро. Многие наши соседи тоже продавали свои вещи. Распродажа очень походила на вечеринку. Мама поставила маленький карточный столик с коробочкой для денег. Папа ходил кругами и торговался с людьми, предлагая два доллара вместо трех.
Устав от ходьбы, он сел на раскладной стул, начал играть на гитаре и петь. Порой мама ему подпевала.
Моей основной работой было носить вещи к машинам покупателей и следить за Робин. Она толкала чью-то старую тележку с наклейкой «4$». В тележке лежало ее мусорное ведро с синими кроликами, которое родители обещали не продавать.
Наблюдать за тем, как раскупались наши вещи, было не так уж плохо. Я сказал себе, что каждый доллар, который нам удастся заработать, – это большая радость, а то, что мы продаем, нам вовсе не нужно. Было так здорово быть в кругу соседей и друзей, пить лимонад, болтать и подпевать родителям.
Около полудня мы продали почти все. Мама подсчитала деньги, которые мы заработали. Потом взглянула на папу и покачала головой.
– Гораздо меньше, чем нужно, – тихо сказала она.
Папа не успел ничего ответить, как вдруг к нему подошел худощавый мужчина с волосами, собранными в хвост. Он достал модный кожаный бумажник и спросил, продается ли папина гитара. Родители переглянулись.
– Да, наверное, продается, – растерялся папа.
– У меня тоже есть гитара на продажу! – поспешно добавила мама. – Она там, дома.
Папа поднял гитару. Лучи солнца играли на дереве медового цвета.
– Красавица, – сказал папа. – А сколько пройдено вместе…
– Пап, ты не можешь продать гитару! – воскликнул я.
– Другая гитара всегда ждет где-то неподалеку, Джекс, – ответил папа, избегая встречаться со мной взглядом.
Прибежала Робин. Она все таскалась с тележкой, которую никто не купил.
– Нельзя продавать гитару! – кричала она. – Ее же назвали в честь Джексона!
– Вообще-то, это меня назвали в честь гитары, – сказал я.
– Какая разница! – Глаза Робин наполнились слезами. – Это памятная вещь, ее надо хранить. Дома. Можете бесплатно забрать мое мусорное ведро, мистер. Вместо гитары.
Она сунула свое ведерко в руки худощавому мужчине.
– Я… я… – начал он. – Я… Ведерко замечательное, малышка. Мне очень нравятся… кролики. Но мне бы больше хотелось приобрести гитару.
– Нет уж, ни за что, – заявила Робин. Папа беспомощно пожал плечами:
– Извини, приятель. Ты сам слышал, что сказала юная леди. Но вот что я тебе предложу. Оставь-ка мне свой номер телефона, а? На случай, если мы передумаем.
И они вместе с покупателем пошли к блестящей черной машине. Папа слегка прихрамывал на левую ногу. Так бывает при рассеянном склерозе.
Они обменялись клочками бумаги, поговорили, покивали. Худощавый мужчина уехал, а я вдруг понял, что папа уже передумал.
Сорок три
Спустя примерно час к нам пришел хозяин нашего дома. С конвертом. Он обнял маму, пожал руку папе и сказал, что очень хотел бы, чтобы все было иначе. Я знал, что за бумага лежит в конверте, потому что видел, что на нем написано.
