Кремлёвские мастера - [31]
Идти в гости Василию Дмитриевичу не хотелось. С утра неможилось от вчерашних больших блинов. Правда, к вечеру полегчало, но хотелось побыть одному. Посидеть в покое и тишине. Подумать.
Завтра не только проводы масленицы. Завтра еще и прощеное воскресенье. Все будут просить друг у друга отпустить им грехи — резкость, грубость, обман, обиду. И ему тоже придется просить. Только вот у кого?
Близких в расчет Василий Дмитриевич как-то не принимал. Ну, прикрикнул раза два на сына. Сделал это по-отцовски, любя, для пользы. Дворовых своих наказывал. Затрещины сыпал щедро, но и они, шельмецы, за хозяйским добром плохо смотрят.
Виноват Василий Дмитриевич перед старым другом своим — писарем Яковом. Послание от него давно получено, а ответить все недосуг было. Просит главный писарь заказать московским переписчикам книги, нужные ему для своей библиотеки. Обижать такого человека, как Яков, нехорошо. Может, еще понадобится когда-нибудь. Мало ли что в жизни случается. И, достав из ларца лист бумаги, Василий Дмитриевич принялся за письмо в Вильнюс.
«Послание от друга к другу.
Иже в великой чести богом соблюдаемому и в благоплодии добродетели пребывающему…»
За окном раздался пронзительный, веселый девичий визг. Василий Дмитриевич с неодобрением покачал головой: «Ишь, парни балуют. Словно жеребцы стоялые!» И принялся писать дальше:
«…писарю ближнему великодержавного короля и великого князя литовского, наимилейшему приятелю и всегда поминаемому и никогда не забываемому господину пану Якову…
Пришло до нас, пане, письмо твоей милости и увидели мы любовь и ласку твою. И прочли, узнали твое к нам сердечное писание…
А мы, пане, по твоему письму услышав о твоем здоровье честного нам приятеля, — будто и самого тебя лицом к лицу увидел радостного и здорового. И много тому веселился… Сам в то же время дал бог телесы здоровы, здоровы и жена моя, и дети покуда бог повелел…»
Дети действительно здоровы и живут благополучно, а вот видит их Василий Дмитриевич редко. Только и заходят по праздникам. В будний день не заглянут. Жена упрекает, что все из-за его сурового нрава. А разве он суров? Справедлив и требователен, но не суров. Сыну Дмитрию и капитал приличный выделил и дом собственный помог построить. Не простой дом, а как отцовский, на каменном подклете. А он, шельмец, зайти к отцу побеседовать или совета спросить не хочет. Все сам да сам. Будто молодежь умнее стариков.
Дочке, старшему дитю своему, когда она двенадцать лет назад замуж шла за Дмитрия Васильевича Бобра, отдал в приданое село Спасское-Семеновское на окраине Дмитровского княжества. Правда, молодой зять, зная страсть Василия Дмитриевича, принес ему в дар красиво переписанную и переплетенную книгу «Повесть о Петре и Февронии». Но все равно подарок этот любви к зятю не прибавил. Домашние это чувствовали. Может, потому и не давала ему дочь вдоволь поиграть, повозиться с внуками. А так скучно иногда бывало без них. Очень скучно. Одиноко в доме без детской беготни и криков.
И опять спешит перо по бумаге. В строгом узоре ложатся на белое ноле черные строчки слов:
…А насчет того, что ты, пане, написал мне в своем письме, что тебе надобны полный «Пролог» на весь год, да «Осьмигласник» по новому, а также житии двенадцати святых апостолов в одном переплете, только, пан, милый, этих книг, как ты полюбил хранить, купить не возможно. Сделаны они не так, как тебе хочется. Много таких есть, да все разными тетрадями. Кто как напишет, то у себя и держит, а на деньги не продает…»
У Василия Дмитриевича все эти книги были. И не тетрадками, а одетые в добротные переплеты с падежными медными застежками. Взглянув на шкаф, где хранились любимые сокровища, Ермолин продолжал письмо:
«…А коли уж пришла твоя воля, по твоей к нам ласке, тебе, пан, прислать нам свою бумагу, да того дела подождать, я добрым писцам велю книгу сделать по твоему приказу, с добрым списком, по твоему обычаю, как любит воля твоя. А я твоей милости добро хочу послужить, а ты вместе с бумагой пришли и денег побольше, на которые то выполнять. А лишка я не дам нигде ничего… Мир тебе во Христе. А я славу богу здоров».
Закончив письмо, Василий Дмитриевич свернул его трубочкой, обмотал толстой зеленой ниткой, залил ее концы красным воском и придавил свою маленькую печатку. Потом аккуратно вложил свиток в кожаный чехол и облегченно расправил плечи. Завтра он отправит письмо с оказией в Вильнюс и будет терпеливо ждать, когда через много недель придет ответ и с ним, наверное, тугой мешочек с деньгами и объемистый тюк немецкой бумаги.
Бумага навела Василия Дмитриевича на раздумье о давнишнем знакомом — архиепископе Вассиане Рыло. Припомнил Ермолин свою последнюю встречу с бывшим настоятелем Троице-Сергиева монастыря, а нынешним владыкой Ростова Великого.
Случилось это месяцев шесть или семь назад в лавке знакомого купца-сурожанина. Василий Дмитриевич зашел к купцу, как договорились, чтобы приобрести стопу добротной итальянской бумаги для книг. Неожиданно в лавку пожаловал самолично архиепископ. Его тоже интересовала плотная, белоснежная иноземная бумага. Вассиан Рыло задумал исправить, дополнить и заново переписать Ростовский летописный свод.
Повесть о жизни и деяниях русского первопечатника и просветителя Ивана Федорова. Это горькая повесть — повесть страданий, надежд и разочарований удивительного человека. «Путь к самосознанию русского народа, — читаем мы в повести, — лежал через грамотность, через знания, через книги». Иван Федоров со своим изобретением книгопечатания стоял у начала этого пути.
Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
33 рассказа Б. А. Емельянова о замечательном пионерском писателе Аркадии Гайдаре, изданные к 70-летию со дня его рождения. Предисловие лауреата Ленинской премии Сергея Михалкова.
Ежегодно в мае в Болгарии торжественно празднуется День письменности в память создания славянской азбуки образованнейшими людьми своего времени, братьями Кириллом и Мефодием (в Болгарии существует орден Кирилла и Мефодия, которым награждаются выдающиеся деятели литературы и искусства). В далеком IX веке они посвятили всю жизнь созданию и распространению письменности для бесписьменных тогда славянских народов и утверждению славянской культуры как равной среди культур других европейских народов.Книга рассчитана на школьников среднего возраста.
Книга о гражданском подвиге женщин, которые отправились вслед за своими мужьями — декабристами в ссылку. В книгу включены отрывки из мемуаров, статей, писем, воспоминаний о декабристах.
Эта книга о великом русском ученом-медике Н. И. Пирогове. Тысячи новых операций, внедрение наркоза, гипсовой повязки, совершенных медицинских инструментов, составление точнейших атласов, без которых не может обойтись ни один хирург… — Трудно найти новое, первое в медицине, к чему бы так или иначе не был причастен Н. И. Пирогов.