Кремлёвские мастера - [18]

Молебен окончился. Толкаясь в дверях, все заторопились к выходу.

После сумрака храма весеннее солнце казалось особенно ярким. И может, потому белее обычного смотрелись сваленные в кучу глыбы строительного камня. А рядом с ними еще чернее представлялись потемневшие от времени бревна, которые подпирали ветхие стены старого собора.

Оглянувшись вокруг, великий князь Иван Васильевич твердо решил — настала пора все перестроить. Всему новый блеск и величие придать. Еще никогда не было у Москвы такой силы и славы. «Не только Успенский, — подумал князь, — но все, все надо перестраивать… Весь Кремль заново возводить…»

И, обернувшись к ближнему боярину, произнес громко, так, чтобы слышали окружающие:

— Ермолину и Голове скажешь, чтобы с работой не мешкали. Немало дел им предстоит…

Но случилось так, что, несмотря на веление государя, строительство нового собора и ломка старого затягивались. Уже через месяц после закладки фундамента между Василием Ермолиным и Иваном Головой начались споры. Сначала по мелочам, а чем дальше, тем все серьезней и резче. Стоило Ермолину дать землекопам какое-нибудь указание, Голова тут же отменял его. Если Василий договаривался платить за известь или камень одну цену, Иван немедленно поднимал шум, что он, Ермолин, денег не бережет, интересов княжеской и митрополичьей казны не соблюдает. Дошло до того, что Голова при всех каменщиках выкрикнул, что Ермолин-де в строительном деле ничего не понимает и у князя есть мастер посильнее его… И Василий Дмитриевич растерялся. Таких обидных слов ему еще не доводилось слышать. Но самое горькое было то, что кричал их человек, приближенный к великому князю. Значит, наверное, не просто свое мнение высказывал. Значит, действительно утратил зодчий доверие государя…

Подобной обиды Василий Дмитриевич стерпеть, конечно, не мог. Работы на стройке приостановились. А Василий Ермолин решил отправиться к митрополиту Филиппу за советом и помощью.

Владыка русской церкви принял строителя в жарко натопленной опочивальне. Слушал внимательно, не перебивая. Он ценил заслуги Ермолина и даже по годам помнил, что и где тот строил… А когда Василий Дмитриевич кончил, то Филипп еще долго молчал, беспрестанно жуя посипевшими старческими губами. Митрополит размышлял, выгодно ли сейчас вступаться за Ермолина; встречаться с великим князем, что-то доказывать ему, а может быть, и спорить. Львиную долю расходов по строительству собора князь взял на себя. Это для церкви облегчение. А если еще учесть, что Иван Голова-Ховрин — сын казначея князя, то, конечно, вступаться за Ермолина ему, Филиппу, невыгодно. С другой стороны, род купцов Ермолиных не единожды жертвовал церкви большие суммы. И кто знает, может еще так случиться, что ему, Филиппу, пригодится и помощь и богатство знатного московского человека Василия Ермолина. Допустим, удастся уговорить князя отдать постройку собора Ермолину, но за это может князь потребовать от Филиппа в десять раз больше. Ему только палец протяни, а он всю руку отхватит. Не дай бог, начнет князь разговор о монастырских землях. Ведь давно он подбирается к ним. Мечтает отобрать те, что получше, и раздать своим служивым людям. Ист, невыгодно вступаться сейчас за Ермолина, Невыгодно. И, прикрыв глаза, устало откинувшись в покойном кресле, митрополит торопливо, скороговоркой произнес:

— Ступай, ступай, сын мой, с миром. Не волнуйся. Я поговорю с князем и постараюсь умилостивить его. Ступай с богом. Я помолюсь за тебя…

Домой Василий Дмитриевич возвращался успокоенный. Не зря строил он трапезную в монастыре. Не зря и богатые дары церкви пожертвовал. Теперь есть у него сильный заступник и покровитель — сам митрополит Филипп. Около фундамента будущего собора остановился и долго стоял, мысленно возводя стены, завершая своды и устанавливая огромные кованые кресты на куполах.

Не знал Василий Дмитриевич того, что, пока мысленно возводил он белые стены собора, в покоях великого князя приоткрылась маленькая, обтянутая красным сукном дверь и, сгибаясь в глубоком поклоне, вошел Владимир Ховрин.

Казначей пришел с богатым даром. Он пожертвовал десять рублей на покоренье пермской земли. Владимир Ховрин подсчитал, что в случае, если сын его Иван Голова станет единоличным подрядчиком на строительстве собора, то сможет вернуть эти деньги с немалым лишком.

Довольный подношением, князь внимательно слушал верного слугу. А тот говорил и говорил о том, какой рачительный хозяин Иван Голова; как хорошо ведет он счет деньгам; как спит он и видит, чтобы новый храм прославил в веках имя князя; что строить собор должны мастера самые-пресамые лучшие; что дошли до него слухи о двух опытных псковских строителях — Кривцове и Мышкине, только-только возвратившихся из немецких земель…

Великому князю даже чем-то нравился Ермолин — образованный, самостоятельный купец, увлекшийся зодчеством. Только вот начавшаяся в последнее время тесная связь купца-строителя с монастырями, с митрополитом вызывала у князя какое-то смутное раздраженное недовольство.

Когда Владимир Ховрин закончил свой подробный и обстоятельный рассказ о всех известных ему делах, великий князь подошел к окну и, не оборачиваясь к Ховрину, произнес жестко, решительно, будто отрубил топором: